Георгий Брянцев - Избранное. Компиляция. Книги 1-8

Ясно было одно: Гоуска либо имеет прямое или косвенное отношение к расправе над Пшибеком, либо выполняет поручение определенных заинтересованных лиц.

Антонин сгорал от нетерпения доложить обо всем своему начальнику, но знал, что сегодня это не удастся. На вечернюю работу Лукаш не придет, у него занятия в партийной школе.

«Позвонить ему в школу по телефону?» — подумал он и сразу же отбросил эту мысль. Лукаш даст такую выволочку, что не поздоровится.

До начала вечерних занятий оставалось почти два часа, и Антонин решил пройтись по улицам. После объяснения с Боженой, а затем с Ярославом он приходил домой только затем, чтобы отоспаться. Одиночество угнетало его. Из головы не выходила Божена. Даже мысленно он не мог смириться с тем, что потерял ее навсегда.

Антонин привстал с дивана, когда в комнату без стука вошел Морганек.

— Дорогуша моя! — воскликнул он, протягивая руки, и Антонин сразу сообразил, что его старый дружок изрядно под хмельком. — Томишься без дела? А я решил тебя навестить. Решил и, как видишь, пришел. — Он обнял Антонина и расцеловал в обе щеки. Так оно и есть: от Владислава сильно попахивало спиртным.

— Я очень рад тебе, Владислав, очень рад, — признался Антонин. — Осточертело мне торчать здесь одному, прямо хоть на стенку лезь. Но ты этого не поймешь. Садись. Ведь ты закоренелый холостяк.

Морганек развалился на диване, потянул друга за руку и усадил его рядом с собой.

— Я все понимаю, Тоник. Отлично понимаю. Выпить есть?

— Ни капли.

— Постыдное дело. Какой же ты мужчина? А табак имеется?

— Табак есть. — Антонин вынул из стола пачку советских папирос «Северная Пальмира» и подал Морганеку.

— О-о! Здорово! Откуда?

— Максим Глушанин прислал с оказией несколько коробок. Можешь эту взять себе, у меня еще есть.

Морганек с живейшим интересом разглядывал папиросную коробку сначала с внешней, а потом с внутренней стороны. Прочел все надписи на ней, рассмотрел буквы на мундштуке и только после этого закурил.

— Скажи пожалуйста, до чего памятливый человек этот Максим! — восторгался Морганек. — Чешских друзей помнит.

Он сладко затянулся ароматным дымком, снял руку с плеча Антонина и прилег на валик дивана.

— Он всех помнит, — подтвердил Антонин, — и всем передает привет. Всем, всем, и тебе в том числе.

— А ты ему будешь писать?

— Обязательно.

— Передай от меня тысячу приветов. Что он теперь делает?

— Учится в Военной академии. По-чешски пишет безукоризненно.

— Железная хватка у парня! Далеко пойдет.

Морганек докурил папиросу «до самой фабрики» и осторожно положил опаленный мундштук в пепельницу.

— Хороша папироска. Слов нет, хороша, — похвалил он. — Буду курить только по праздникам.

Антонин рассмеялся.

— Пожалуй, до конца года хватит. В коробке двадцать пять штук. А ты где зарядился? И вид у тебя парадный: запонки, новый галстук.

— Сказать, где?

— Для того спрашиваю.

— А не скиснешь?

Антонин повел плечом. Что это еще за допрос? Морганек приподнялся, уперся локтями в колени и внимательно посмотрел другу в глаза.

— Гулял на Боженочкиной свадьбе.

Антонин вздрогнул, и страшная пустота наполнила его.

— Что ты сказал? — прошептал он и с такой силой сжал руку Морганека, что тот ударил его по пальцам.

Морганек спокойно повторил свои слова.

Антонину показалось, что олеография на стене качнулась и шкаф поплыл. Он закрыл глаза и спиной откинулся на спинку дивана. То ему казалось, что сердце перестало биться, то оно колотилось с бешеной силой. Во рту у него пересохло.

Он снова был во власти темных чувств. Его мучила злоба к Неричу, поработившему Божену; глухое раздражение к ней самой, поступившей с ним так вероломно и несправедливо; негодование к старому Ярославу, который не понял его, не помешал этому браку, вверил судьбу дочери проходимцу Неричу; жалость к самому себе. Ведь он топтал теперь осколки собственного счастья.

Слезы бессилия и ярости душили Антонина. Он сжал голову руками.

Побежать сейчас к Божене? Бросить ей в лицо свое презрение, свою боль? Оскорбить ее и ее мужа? Но что это изменит и чему поможет?

Он стонал, поматывая головой. Значит, смириться, уйти в свою раковину, простить и насмешки, и обман, и хитрости, и подлую измену? Неужели Божена способна на подлость? Как она могла? Или она совсем не любила Антонина? Нет, она могла его полюбить, готова была полюбить. И если бы не этот негодяй, вставший ему поперек дороги… этот дешевый хлыщ, который так красно говорит… Он заговорил и ее, и Ярослава. Да, они спрятались от него, они все сделали тайком. Созвали друзей, а от Антонина спрятались. Растоптали дружбу, потеряли совесть…

Морганек положил руку на его колено и сказал тихо:

— Дорогой мой друг…

Морганек жестоко раскаивался в своей прямоте. Конечно, не так надо было сказать Антонину, не теми словами. Но где их найти, эти умиротворяющие, исцеляющие слова? В лавочке они не продаются, а на утешения Морганек не мастер. Да что за черт! Ведь Антонин не девчонка… Надо с ним по-мужски, наотмашь. И он сказал с усмешкой:

— Прелестная картина: парень точит слезы. Из-за кого? Из-за девчонки. Слов нет, Божена бабенка настоящая, но все же бабенка.

Антонин молчал.

Хмелек еще кружил голову Морганека. По всему телу его ходил веселый ветерок.

— Знаешь, что я тебе скажу, дорогой? Я кривить душой не стану. И порочить Божену в угоду тебе тоже не буду, правильный и верный человек Божена. Очень мне досадно, что получилась такая осечка, обидно за тебя. Чем ты не парень? И, откровенно говоря, не понимаю — что Божене нужно? Но будь мужчиной. Это, браток, прежде всего. Подумаешь, какая вселенная катастрофа! Ведь свет клином не сошелся на Божене. Скажи пожалуйста! Да я тебя познакомлю с такими ангелочками, что ты вознесешься прямо на небеса.

— Довольно дурить, Владислав, — встряхнулся Антонин. — Мне не до этого. Ты должен меня понять.

— Понять, понять, — передразнил Морганек. — Какая загадочная натура! Ничего я не хочу понимать, хоть откровенно скажу, что все отлично понимаю. Я бы на твоем месте, знаешь, что сказал Божене: «Буду счастлив, цвет моей души, когда прочту некролог о смерти твоего незабвенного мужа». А ему еще почище: «До свидания, мой милый друг. До приятной встречи на ваших похоронах, которые, надеюсь, вы не замедлите устроить!»

— Перестань… ради бога, перестань! — взмолился Антонин. — Лучше скажи, кто был на свадьбе.

— Кто был? Я был, Морава. Труска, Скибочка… Да и какая это свадьба — скорее какие-то поминки. Ни песен, ни музыки, ни веселья.

— А какое впечатление произвел на тебя Нерич? — в упор спросил Антонин.

Морганек тряхнул головой.

— Никакого.

— То есть?