Василий Ардаматский - Избранное. Компиляция. Романы и повести 1-13

Этот, как назвал Кичигин, «экзерсис между делом» был уже довольно давно, сейчас он на такое не пойдет. После той дачной авантюры он с помощью школьного однокашника, ставшего ответственным работником, устроился в Министерство автомобильной промышленности, довольно быстро сделал там заметную карьеру и теперь был вторым человеком в очень важном отделе. Образование у него имелось, и работать он умел. Знал, как показать свою работу получше. Но жулик он был закоренелый и нечестную добычу денег оставлять не собирался. Однако именно из истории с профессором он сделал для себя очень важный вывод — в аферы, которые могут быть видны другим, не лезть, любое «левое» дело должно быть похоже на честное. Так будет и в этом возникающем сейчас предприятии — поди отличи честную служебную бумажку от нечестной, если разница у них будет только в одном-двух словах?

Чем больше Кичигин думал об этом новом деле, тем оно больше ему нравилось, хотя еще далеко не все его сложности и опасности были ему сейчас ясны, пока ему не нравилось только то, что идею «родил» Ростовцев.

Возле Большого театра Кичигин вылез из машины, сказал, будто ему надо взять билеты в театр, и помахал Ростовцеву:

— Будь…

Когда машина завернула на проспект Маркса, Кичигин прошел в садик у театра, отыскал там свободное местечко на скамейке — ему хотелось, подумать о деле одному.

Да, все-таки очень сладкое может быть дело… очень… Одна горчина — Ростовцев. Надо будет потом от него отделаться. Пусть он организует спрос, позже можно будет всю его сеть перехватить. А по своему объединению он особенно полезным быть не может. Кичигин сам не знал, за что он не любил Ростовцева, но один его сладкий вид портил ему настроение. Сколько раз был с ним в одной упряжке, а не любил. Насколько уверенней он себя чувствовал, если бы мог подключить в дело вместо Ростовцева своего друга Залесского. Впрочем, тот может хорошо пригодиться и находясь там, в своем Донецке.

Ладно, черт с ним, Ростовцевым, в этом деле гораздо важнее рядом иметь начальника оперативно-диспетчерской службы Горяева, в этот отдел стекается очень полезная информация. Главная задача — подпрячь бы кого из министерства повыше… члена коллегии… Начальника производственного главка Пастухова? Нет, сюда соваться нечего, он — бессловесный раб службы, производства, с ним же ни о чем нельзя поговорить, кроме как о коробке скоростей или заднем мосте, он вообще святое дитятко рабочей окраины… Да, только намекни ему, он же убьет не разговаривая, что будет у него в руках, тем и убьет. К тому ж он и давно болен… А если его зама Сараева? А что? Кичигин сощурясь смотрел на уже залитую огнями Театральную площадь, не замечая, как вдруг посыпался из черного неба крупяной снежок… Все гуще была толпа у театральных подъездов.

Ну, так что же Сараев? Попробовать? И снова Кичигин напряженно думал… Почему-то ему казалось, что Сараев последнее время что-то тоскует и на этом его можно качнуть… Что, если придумать для него какую-нибудь карусель? А может, бабу ему подсунуть? Каруселью у Кичигина называлось организованное им веселье для друзей. Кичигин был жуликом с фантазией. И деньги любил тратить с фантазией. Мог, например, созвать гостей, напомнить им, что сегодня предпасхальная ночь, и пригласить всех к заутрене. А на улице уже ждут несколько заказанных им заранее такси, и вся компания едет на заутреню в Загорск. А разговленье потом в каком-то придорожном ресторане, где уже накрыт стол и странные цыгане поют под баян…

Однажды он сказал Ростовцеву:

— Я бы не мог, как вы, зашивать деньги в матрац…

— Это ж почему же не могли бы? — съерничал Ростовцев.

— Сгибаться же надо, спина заболит, — совершенно серьезно пояснил Кичигин, но Ростовцев его яда не почувствовал.

Да, очень они разные — Кичигин и Ростовцев. С тех пор, когда они провернули выгодные гешефты с «Майбахом» и со старыми такси, прошло немало лет. Ростовцев казался Кичигину опасно легковатым, не очень серьезным человеком, чересчур доверяться которому не следует. Но Кичигин не знал о весьма смелых и масштабных делах, в которых Ростовцев участвовал, работая на юге, и когда его напарником был Залесский.

Теперь Кичигин задумался о том, что новое дело почти целиком будет происходить в министерстве, где он работает. До этого его принципом было — левое дело подальше от службы. Сейчас этому принципу придется изменить, но тем более опасным видится ему Ростовцев…

В свою очередь и Ростовцев не очень-то был рад восстановлению их старого «тандема», он не мог забыть, что Кичигин в любом деле хочет быть первым и командовать. Но нельзя было обойти Кичигина, учитывая, что тот работает в министерстве, где они будут орудовать.

Кичигин окинул взглядом все глубже тонущую в вечерних огнях Театральную площадь и почувствовал знобящий холод. Ветер гнал по дорожкам садика снежную крупу и сухие листья…

Домой Кичигину идти не хотелось — неуютно было ему дома. И жена и сын жили как-то от него обособленно, о том, что нужно сыну, он обычно узнавал от жены. Вдруг утром, уходя на работу, роняла небрежно: «Володьке нужен костюм…» И тогда он, не очень точно зная, сколько может стоить костюм для парня, оставлял ему деньги в конверте с надписью «На костюм». Жена его делала свою служебную карьеру в сфере легкой промышленности. Их душевная близость умерла давным-давно, да и была ли она когда-нибудь? Жена была права, когда в минуты крутых разговоров спокойно напоминала ему: «Ты женился не на мне, а на московской квартире — вспомни». Так оно и было, если уж быть до конца откровенным.

Секретарь партийной организации главка Сергей Сергеевич Фролов пришел в министерство в восьмом часу утра, и ему пришлось долго жать кнопку звонка, прежде чем за стеклянной дверью появился заспанный вахтер.

— А я-то думаю, господи, кто же это в такую рань? — бормотал он, пропуская Фролова. — Неужто, думаю, опять пьяный какой, как давеча…

— Трезвый, трезвый, — смеялся Фролов.

В партбюро еще пахло вчерашними курильщиками, готовившими проект резолюции сегодняшнего открытого партийного собрания, они разошлись только за полночь, оставив после себя полог синего дыма.

Фролов торопливо распахнул окно — сам он не курил, табачного запаха не терпел, но запретить курение в комнате партбюро считал актом недемократичным.

Через окно в комнату хлынул холод и донесся пока тихий голос улицы: шорох автомобильных шин, человеческих шагов, хлопанье троллейбусных дверей где-то на остановке, приглушенный гул высоко летящего самолета. И вдруг ясный, как в кино, голос: «Олечка, с воздушным приветом!» — это крановщик на соседней стройке каждое утро так приветствует какую-то дивчину.