Василий Ардаматский - Избранное. Компиляция. Романы и повести 1-13

Так размышлял, удобно развалясь в мягком кресле, Юрий Янович Залесский и не без раздражения посматривал на крутую розовую спину своего спутника, продолжавшего спать со сладким подхрапом. Одеяло у него соскользнуло на пол, оголив спину, плечи и гофрированный загривок. Горазд поспать Михаил Борисович Лукьянчик. Завидный у него характер — только что горел голубым пламенем, и хоть бы что. Но в этом нет и тени храбрости, а положиться на него, кажется, можно — очень он любит деньги. Любопытно — за что он их любит? Он же, судя по всему, понятия не имеет о красивой жизни, о шике…

Сам Юрий Янович Залесский знает, что такое красивая жизнь. Но имел ли он ее? Ему почти шестьдесят лет, можно сказать, жизнь позади, и почти вся она прошла в ожидании той самой красивой жизни, какая ему снилась во всех драгоценных подробностях, но лишь иногда прорывалась к нему на короткий срок. В кругу близких людей он, когда выпивал, любил многозначительно произносить фразу: «Я мог бы жить прекрасно…» И больше — ни слова. Каждый мог думать что угодно, то ли он мог бы получить квартиру лучшую, чем имел, а то, может быть, и казенную дачу. А то, может, он мог бы жить не в Донбассе, а в Крыму или в Москве? Или мог бы получить должность более солидную, чем его нынешняя в «Сельхозтехнике» Донецкой области? А может, вообще жить где-то совсем в другой стране, скажем, во Франции на Лазурном берегу?

Обычно, сказав эту фразу, Юрий Янович обводил всех затуманенным взглядом и думал: где вам понять, что я имею в виду, а главное, мне абсолютно не нужно, чтобы кто-то понял…

Юрий родился в 1910 году… До самой Великой Отечественной войны он жил, не испытывая никаких особых трудностей, жил под крылышком у мамы, которая, кроме всего, достаточно хорошо зарабатывала. У него самого работа была интересная, он оказался в группе энтузиастов технической реконструкции железнодорожного транспорта, возглавляемой видным ученым. Но там он был просто хорошим инженером, и не больше, и ему обычно поручали всякие проверочные расчеты по идеям, которые выдвигались другими. Это его раздражало против товарищей по группе, и его считали человеком с неуживчивым характером. Потом, позже, здесь ему дадут в общем хорошую характеристику, но про неуживчивость в коллективе все же напишут…

Душевный его покой был в прошлом, которое из-за революции не перешло в настоящее. Как и прежде, он любил слушать рассказы матери о той их жизни с отцом — безмятежной, легкой, красивой… Вот захотели как-то мама с папой поехать в Италию, на Ривьеру, папа выписал чек и послал свою конторщицу куда-то, и через час она принесла их заграничные паспорта и билеты до Парижа, и потом морем — до Итальянской Ривьеры. Там они снимали номер из трех комнат с балконом, который висел над морем.

Он страшно жалел мать и всегда стремился ей помочь. О, если бы он мог вернуть ей ту жизнь! Со временем он все чаще думал о сестрах матери, почему-то был уверен, что они за границей живут той жизнью, какой лишились его мать и он. Эта мысль настолько владела им, что весной 1941 года он взял отпуск и поехал во Львов (поближе к Польше) искать сестру матери, вышедшую за польского коммерсанта Капчинского. И представьте себе — он нашел ее в первый же час поиска: Капчинских знали многие львовяне, это был известный в городе коммерсант — маклер по купле-продаже недвижимой собственности. Их особняк, по самую крышу утопавший в зелени, находился на узенькой улочке позади костела.

Еще не веря происходящему, Залесский нажал кнопку, которую отыскал сбоку глухой калитки. Где-то в глубине сада отозвался пронзительный звонок, и через минуту железное веко — прорезь для почты — неслышно поднялось и его ощупали два темных глаза.

И он попал в дом из той жизни, о которой рассказывала мама. А может, даже получше. Снаружи такой скромненький, внутри особняк оказался наполненным роскошью. Когда Залесский увидел вделанную в пол громадную ванну из розового мрамора, он замер. Так замирают люди возле статуи Давида во Флоренции. Гостиная была обставлена белой мебелью. Здесь Залесский впервые увидел белый рояль, и он тоже поразил его. День был холодный, дождливый, и в столовой топился камин. И опять же впервые в жизни Залесский сидел расслабленно перед камином, всем телом впитывая его тепло. Рядом сидела владелица особняка, его тетушка Ольга Эдуардовна Капчинская. Он встревоженно слушал ее рассказ. Дело в том, что и роскошный этот особняк, и сама тетушка висели на нитке. Во время нападения немцев на Польшу ее муж находился в Швейцарии, а потом не поспешил вернуться в ставший советским Львов и слал ей оттуда распоряжения, как и за сколько продать особняк и затем не медля ехать к нему в Швейцарию.

Но особняк никто не покупал. Потом произошло присоединение Львова к Советам, и особняком заинтересовалась новая власть, дважды приходили какие-то комиссии, которые тщательно осматривали дом. Даже вскрывали на чердаке перекрытия. Что надумали эти комиссии — неизвестно. Ольга Эдуардовна сама ходила в горсовет узнать, как быть с особняком? Там глянули в какие-то бумаги и сказали, что она может распоряжаться им как хочет.

— А как мне уехать в Швейцарию? — простодушно спросила она, решив бросить особняк на произвол судьбы.

— На этот счет, — сказали ей, — есть установленные законом правила оформления, зайдите в милицию, там вам все объяснят.

Но в милицию она не пошла….

И тут как раз появился племянник, то есть он, Юрий Янович Залесский. Она решила, что раз он работает на железной дороге, ему и карты в руки отправить свою тетушку в Швейцарию.

Увы, племянник ее надежд не оправдал.

Однако Юрий Янович сделал невероятное — по истечении отпуска не вернулся на работу в Ленинград и остался жить у тетушки, уповая неизвестно на что. Мало того, он написал матери, чтобы и она бросила все и тоже ехала во Львов.

После долгих колебаний мать Залесского выехала из Ленинграда 21 июня 1941 года, и с тех пор о ней ни слуху ни духу — как в воду канула. Видно, на роду у них были написаны пропажи во время войн.

30 июня 1941 года гитлеровцы были во Львове. А 8 июля гитлеровский офицер в звании гауптмана, сопровождаемый двумя вооруженными солдатами, явился в особняк тетушки Залесского. Она, Юрий Янович и горничная Катерина в это время сидели за столом и пили чай. Ввел эту демократию Залесский — сажал за стол горничную, после того как она все приготовляла к еде.

Гауптман неторопливо, одним движением головы, оглядел старинную мебель, висевшие на стенах картины и, наконец, сидевших за столом.

— В этом доме есть евреи? — спросил он вполне мирно.

— В этом доме нет и не может быть евреев, — четко, на хорошем немецком языке ответил Залесский. — Это дом известного, находящегося ныне в Швейцарии, польского коммерсанта, и вы, господин офицер, сделали бы благородное дело, посодействовав семье мадам Капчинской соединиться с ее мужем.