Василий Ардаматский - Избранное. Компиляция. Романы и повести 1-13

Судя по пометкам на полях, в Москве в охранном отделении этот альманах интереса не вызвал, отчеркнуто было только стихотворение под заголовком «Все».

Ничто на свете не спасет Россию. Надежду, Веру и Любовь — Все смыла праведная кровь, Цветы в полях война скосила.

Все! Никто уж не спасет Россию,

Мы падаем в разверстую могилу, И славный государь наш милый Покинут богом, он бессилен.

Все! Молчат колокола, и опустели храмы, Они как памятники о недавнем. Святые лики с состраданьем Глядят на завершенье драмы.

Все!

Спиридович еще раз прочитал стихотворение и положил дело на стол:

— Этот Воячек большевик?

— Безусловно, Александр Иванович, — с готовностью ответил Игумнов. — Притом изворотливый, как ящерица, в этом кабинете он оставил не один свой хвост.

— Он сознался в принадлежности к организации?

— О нет, но я думаю, Сибирь ему обеспечена и без этого.

— Я почитаю еще…

Спиридович заглянул в первую страницу дела, где была приклеена фотография Воячека с. нее почти весело смотрел парень с пышной, небрежно закинутой назад шевелюрой.

Увидев, что генерал рассматривает фотографию, Игумнов сказал:

— Да, вот таков он, сей господин студент Воячек, ниспровергатель монархии, агитатор среди солдат…

— Он кто, откуда?

— Говорит, русский. Отец и дед — крестьяне. Уроженец Тверской губернии. В Москве взят на вокзале по нашему наведению, но московские коллеги прошляпили — он успел отделаться от свертка в котором были номера газеты «Социал-демократ» и кое-что еще… И вот этот сопливый альманах.

— Вы знаете, мне кажется очень интересным: почему у большевика оказался этот продукт салона столичного полусвета? Альманах — порождение, как вы правильно выразились, сопливой интеллигентщины, но что в нем заинтересовало большевиков, почему этот Воячек вез его вместе с таким важным для них изданием, как «Социал-демократ»?

— Александр Иванович, а вы можете это у него спросить, — оживился Игумнов. — Он уже доставлен на допрос, помогите мне, как бывало не раз в Киеве, когда вы вдруг заходили в мою комнатушку, включались в допрос и сразу все прояснялось до дна.

Спиридович согласился. Вскоре в сопровождении конвойного в кабинет вошел рослый Воячек в студенческой тужурке, тесно обхватывающей его плечистую фигуру. Но буйных волос не было, тюремная стрижка оголила его крупную голову, но он то и дело, по привычке, проводил растопыренной пятерней по клочковатому ежику. Опустившись на стул посередине комнаты, он несколько удивленно глянул на сидевшего сбоку стола генерала, потом его веселые глаза остановились на Игумнове, потом на висящем над ним портрете царя — он улыбнулся.

— Его величество свидетель — опять вы зря время на меня тратите, — сочувственно сказал он и, скользнув рукой по стриженой голове, добавил твердо:

— Никаких показаний, требующихся вам, я давать не буду.

— Необходимы только некоторые уточнения, — мягко ответил Игумнов. — Наконец, разве не можем мы поговорить… просто так… Секретаря, как вы видите, нет. Вот и мой непосредственный начальник пожелал познакомиться с вами…

Воячек покачал головой, усмехнулся:

— В этом заведении и разговор просто так? — Воячек смотрел на Спиридовича, как бы приглашая его удивиться вместе с ним.

— Вы что же, и за людей нас не считаете? — добродушно спросил Игумнов, смотря на Воячека спокойными умными глазами. А тот в это время думал об одном: зачем тут генерал? И готовился к опасности. «Они не боги», — повторял он про себя.

— Нет, почему же, — ответил он Игумнову. — Вы люди. Но с другой планеты. У нас языки разные, разговора не получится.

— Но мы же вот уже разговариваем?

— Это вам только кажется…

— Меня, например, — вступил Спиридович, — интересует совершенно не относящееся к вашему делу. Вот это, — он показал Воячеку альманах. — Вы прочитали сие?

— Ваши сослуживцы в Москве ознакомили меня. Какая-то замогильная дребедень. Надеюсь, вы не думаете, что стишки писал я. А за то, что они там приплели царя, я не ответчик…

— Целиком с вашей оценкой согласен, — улыбнулся Спиридович. — И об ответственности за это вообще речь не идет. Но меня крайне удивило и заинтересовало, почему эта дребедень оказалась у вас.

— Кто-то на вокзале, когда я уезжал в Москву, сунул мне это почитать в дороге, — привычно ответил Воячек.

Спиридович поморщился:

— Нам абсолютно не требуется знать, как и от кого вы это получили, меня интересует, почему в вашей среде оказалась этакая муть. Спрошу более открыто: не решили ли большевики заняться нашей прокисшей интеллигенцией?

— Это мне неизвестно…

Спиридович пренебрежительно швырнул альманах на стол:

— Ну а теперь насчет того, что вам хорошо известно… — Он помолчал, смотря в глаза Воячеку, и продолжал — Мне хотелось бы не в порядке протокольных показаний услышать от вас… Как вы видите, я генерал и все мы — жандармские офицеры — люди военные… Мне, честное слово, непонятно, какова конечная цель вашей деятельности в армии.

Воячек молчал, смотря мимо Спиридовича — умные глаза генерала мешали, он весь сжался, ожидая нелегкого допроса сразу двумя жандармами…

— Право, не понимаю… — продолжал Спиридович спокойно, негромким голосом. — Ну, допустим, вы достигли успеха и наша армия прекращает борьбу. Но немец-то вне вашего влияния? Он воспользуется этим и беспрепятственно ринется в глубь России и захватит ее. Как же вы и ваши единомышленники будете реагировать на это? Вы видите, что мой вопрос чисто умозрительный и к вашему следственному делу отношения не имеет, я и полковник Игумнов просто хотим понять то, что вам, очевидно, понятно. Думаю, что в этом заинтересованы и вы, ведь если у вас, большевика, нет какого-то своего разумного расчета, связанного с вашей работой в армии, тогда вас надо обвинять по военному закону за призыв к измене отечеству. Вы понимаете меня?

Воячек понимал и думал о том, что, очевидно, охранка, не получив против него улик в какой-то конкретной вине, решила подвести его под закон об измене. Они все могут… Он угрюмо посмотрел на Спиридовича и спросил:

— А что, если такие же агитаторы, как в нашей армии, есть и в немецкой? Тогда большевики добиваются мира.

— Что-то незаметно у немцев следов такой агитации, — повел головой Спиридович Немецкая армия на всех фронтах рвется вперед, и это стоит России большой крови.

И тем но менее… — с вызовом произнес Воячек и, опустив голову, стал рассматривать свои сцепленные на коленях руки.

Вы, конечно, считаете себя патриотом России? — спросил Спиридович.

— А если я интернационалист, господин генерал? — спокойно, не поднимая головы, спросил Воячек и продолжал — Угнетение неимущих классов тоже интернационально. Поэтому и революционное движение тоже интернационально. И поэтому все популярней завет Карла Маркса: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» А солдаты — тот же пролетариат, только одетый в шинели.