Мойзес Наим - Два шпиона в Каракасе

Гальвес посмотрел на Маурисио пристально и с насмешливой улыбкой. После долгой паузы он поставил точку в их разговоре:

– Пока на этом остановимся. Надо все как следует обдумать.

Маурисио был доволен. Как он сам, так и все остальные в G2 знали: выражение “Надо все как следует обдумать” означает, что шеф намерен обсудить услышанное с Фиделем.

Резкая перемена, случившаяся с Чавесом, теперь уже очевидна для всех. Во дворце и со своими министрами, и с ближайшими сотрудниками он ведет себя как боксер, который, выдержав жестокий бой, старается превозмочь боль, но чувствует, что кровь у него кипит и он готов убивать в новых и новых схватках.

Когда Чавес сидит в зале Совета министров и, обращаясь к членам правительства, дает оценку недавним событиям, лицо его мрачнеет, а в голосе звучит угроза. Вилли Гарсиа сразу замечает – и сообщает об этом Прану, – что в том, как Уго держит себя с окружающими, трудно не заметить обиду и недоверие. А в том, что он говорит, неизменно проскальзывают сарказм, презрение и подозрительность. Если раньше его можно было сравнить с розовым кустом, который вот-вот порадует всех прекрасными цветами, то теперь остались лишь острые шипы – горечь, злопамятность и властолюбие. По знаку зодиака Уго – Лев, но если еще несколько дней назад это был весьма смирный представитель львиной породы, то теперь он начал показывать клыки и рычать, мечтая о мести. На заседании кабинета министров Уго, как всегда, играет главную роль, однако никогда еще он не держался так отчужденно. И с каждым словом Чавеса делается только выше стена недоверия и разочарования, отделяющая его от других людей.

И тем не менее, хотя применительно к нему выражение “возвращение к норме” можно употреблять исключительно в кавычках, Чавес пытается возобновить свой рабочий график, свои официальные визиты, свою передачу “Алло, президент!” и даже регулярные физические тренировки. Ими он всегда занимался вместе с Анхелем, самым искренним его другом, старым товарищем по оружию, человеком добрейшей души, лишенным каких бы то ни было амбиций и далеким от любых дворцовых интриг. Как-то утром, после того как они побегали и поработали с гантелями в дворцовом спортзале, Уго решился откровенно поговорить с Анхелем, которому прежде не раз по разным поводам и без поводов устраивал разносы и который неизменно находился рядом с Чавесом, прощая тому любые обиды. Впервые Уго признался ему, что чувствует глубокое недоверие, а часто и презрение к своим министрам и подчиненным. Он не забывает, что среди армейского начальства нашлись и такие, кто счел за лучшее притаиться и выждать, чтобы потом встать на сторону победителя. А еще Уго знает, что некоторые гражданские лица из кабинета министров вели хитрую и коварную игру, стараясь договориться с оппозицией в самые критические моменты мятежа. И теперь Чавес задается вопросом: где были бы многие из тех, кто сейчас поздравляет и чествует его, если бы заговорщики добились успеха?

– Наверняка перебежали бы в другой лагерь, – говорит он с отвращением.

Анхель внимательно смотрит ему в глаза и слушает, как обычно, не перебивая. Он понимает, что Чавесу необходимо выговориться, и это его, возможно, успокоит. Анхель давно научился гасить вспышки бурного темперамента своего товарища. Перепады настроения – обычная для Уго вещь, как и внезапные приступы недоверия к людям, еще недавно составлявшим часть его самого близкого окружения. Все эти черты были знакомы Анхелю задолго до того, как его друг Уго превратился в Чавеса, президента страны.

– Иногда я имею дело с Уго, иногда – с Чавесом. А иногда и сам не знаю, с кем из них двоих, – часто вроде бы в шутку говорил Анхель приятелям.

В то утро Уго открыл Анхелю душу и признался, что за часы, проведенные под арестом у путчистов, он понял: без власти жизнь для него потеряет всякий смысл.

– Ты и вправду так считаешь? – осторожно спросил Анхель.

– Власть, Анхель, должна быть полной, только тогда это власть, – ответил Уго. – Власть берут навсегда, или это никакая не власть.

Анхель не знает, что сказать в ответ. На самом деле он просто не решается противоречить Чавесу.

– После переворота, устроенного оппозицией, переворота, в котором поучаствовали и мои друзья, я уже никому не верю. Слышишь? Никому. Я больше не желаю рисковать – да и не имею права выпустить из рук бразды правления, врученные мне народом. Короче, я пойду на все, чтобы сохранить свою власть и укрепить. На все! Понимаешь? Я уже не тот, каким был прежде, – снова повторяет Уго.

– Понимаю. Но надеюсь, ты по-прежнему веришь, что на меня-то положиться можно, а?

– Спасибо, Анхель, – отвечает Уго и на несколько минут задумывается. А потом мрачно и с пафосом заявляет: – Только один Фидель поговорил со мной честно, только он один вызывает у меня доверие… И еще ты…

Выйдя из спортзала, друзья разошлись в разные стороны.

Погруженный в свои мысли Уго направился в свою комнату, принял душ и решил надеть военную форму с красным десантным беретом. Раздумывая над тем, что совсем недавно пережил, и над тем, как следует вести себя впредь, чтобы такое никогда больше не повторилось, он долго смотрел в зеркало, и вдруг в голове у него зародилось несколько идей, которые он воспринял как истинное озарение. Уго сел, взял лист бумаги и написал: “В нашей стране власть зависит от пяти вещей: денег, информации, умения внушать страх, консолидации и огневой мощи”. Потом нарисовал коробку с пятью рычагами управления:

1. Деньги: контроль над нефтью.

2. Информация: контроль над средствами массовой информации.

3. Умение внушать страх: контроль над населением, выборочное и анонимное использование насильственных методов, а также судебной системы.

4. Консолидация: контроль над государственными институтами, которые ограничивают президентскую власть, в первую очередь над Национальной ассамблеей, судами и Национальным избирательным комитетом, призванным организовывать выборы и надзирать за их проведением.

5. Огневая мощь: абсолютный контроль над армией.

Президент внимательно – и чувствуя прилив уверенности в себе – перечитывает написанное, складывает лист вчетверо и прячет в карман. Потом надевает красный берет и улыбается отраженной в зеркале фигуре исторического героя. Потом выходит из комнаты – оживленный, окрыленный и твердо решивший держаться намеченной линии.

“Больше они мне такую свинью никогда не подложат”, – снова и снова повторяет он про себя. И это становится его новой мантрой.

Ни синее апрельское небо, ни цветущая черешня, ни весенние краски и запахи, ни возможность снова побыть дома не делают счастливой Эву Лопес, которая на несколько дней обрела свое настоящее лицо. Кристина вернулась в Вашингтон, зная, что со службы ее наверняка выгонят.