Мойзес Наим - Два шпиона в Каракасе

Именно это всегда очень умело использовала Эва – то, что ее салон для большинства клиенток превратился в своего рода убежище. Потом, оставшись одна, она просматривала и прослушивала их разговоры, записанные скрытыми камерами и микрофонами. Эва скрупулезно собирала информацию, к месту выражая сочувствие венесуэльцам и тревогу за политическое будущее их страны. К тому же она не упускала случая осторожно расспросить знакомых дам про личную жизнь президента, наводила справки о планах оппозиции, а также интересовалась мнениями их мужей, предпринимателей, военных и журналистов. Ей много всего удалось разузнать, но все-таки недостаточно, чтобы заранее предупредить начальство о готовящемся перевороте, из-за чего теперь ее карьера повисла на волоске.

Иными словами, Эва не была сейчас больна, как сообщила своим сотрудникам, дело было в ином: она испытала глубокий шок и не могла заставить себя выйти из секретного убежища, откуда и наблюдала за развитием событий, пытаясь оценить значение контрудара чавистов с точки зрения интересов Соединенных Штатов. А еще она неотвязно думала, как вся эта история отразится на ее собственном служебном положении. Эва была твердо уверена: провал путча объяснялся не только безграничной любовью народа к своему лидеру, но и своевременной, умной и хорошо организованной помощью кубинцев. Эва не переставала винить себя за то, что так до сих пор и не раскрыла личность орудующего здесь резидента G2 .

И совсем тошно ей стало после звонка Уотсона. Шеф старался говорить обычным тоном, но она, хорошо его зная, сразу почувствовала, насколько он выбит из колеи. По словам Уотсона, он звонил, чтобы сообщить Эве о том, какие комментарии услышал от некоторых коллег после вчерашнего телефонного совещания.

– Не стану скрывать от тебя, что ситуация сложилась достаточно неприятная. Как ты знаешь, я с пониманием отношусь к твоим аргументам и разделяю твою позицию. Но давай посмотрим правде в глаза: уже после того, как ты перебралась в Каракас, кубинцы усилили свое влияние в стране, а мы, вне всякого сомнения, топчемся где-то в стороне. И я не знаю, что еще можно сказать или сделать, чтобы прикрыть тебя. Ты должна отдавать себе отчет, в какое положение попала. Прошу: пришли мне подробный отчет и изложи все свои соображения, тогда я, может быть, попытаюсь защитить тебя от нападок здесь, в Лэнгли.

Эва старалась говорить спокойно, но слова застревали у нее в горле и голос срывался. Она с трудом произнесла: – Хорошо, я так и сделаю.

Она положила трубку. Потом взяла другой телефон. Ей было необходимо поговорить с Хэтчем – ее любовником и единственным другом.

Уго велит принести ему целый кофейник кофе – и чтобы никто не смел нарушать тишину, чтобы ни одна муха не посмела прожужжать рядом. Ему никто не должен мешать.

– Надеюсь, все вы понимаете, что это приказ? – С этими словами он захлопывает дверь кабинета, оставив за его порогом свою жену, охрану и прислугу.

Возвращение Уго к власти повлекло за собой и возвращение первой дамы в Ла Касону. Они уже несколько месяцев жили поврозь, но после неожиданного, хотя и недолговечного переворота Элоиса сочла своим долгом снова взять на себя роль спутницы президента. Она чувствовала, что сейчас, как никогда раньше, супругу необходима ее твердая поддержка. С амурными похождениями Чавеса и всякого рода супружескими размолвками можно смириться, если на первое место поставить любовь и веру в Бога. Теперь все будет иначе.

Уго уже несколько часов сидит в своем кабинете, пьет кофе и курит одну сигарету за другой. Его угрюмое молчание удивляет и тревожит близких, особенно Элоису: – Почему Уго столько курит? Почему Уго все время молчит? Почему Уго ищет одиночества?

Все как-то враз переменилось.

Чавес напряженно думает и возвращается к мыслям, которые одолевали его буквально за несколько дней до того, как военные и гражданские, объединившись, подняли мятеж против него: “Я по-прежнему остаюсь солдатом. И если меня ставят в крайнюю ситуацию, если верхушка общества, его привилегированное меньшинство пытается помешать мне делать революцию, я буду отвечать, как и положено солдату, ведь именно солдатом я был и останусь всегда. Я уже не раз говорил: рука у меня не дрогнет, поскольку я веду борьбу не ради собственного благополучия, а ради благополучия всего нашего народа. Речь идет о судьбе боливарианской революции… Я думаю о бедноте и о среднем классе, но в первую очередь все-таки о низших слоях населения, о тех, кого на протяжении многих лет грабили и предавали. И я не позволю и дальше поступать с ними так же! Оппозиции нас не одолеть, и очень скоро наши враги убедятся в этом на собственной шкуре! Никому не повернуть вспять нашу революцию, пока я стою у власти и пока я жив!”

Этот внутренний монолог он произносит, когда чувствует обращенные на него взгляды Боливара и Иисуса Христа. Он знает, что эти двое всегда слышат и одобряют его размышления. Проведя несколько часов в одиночестве, утонувший в облаках табачного дыма, накачанный кофеином и воодушевленный пылкой любовью, продемонстрированной ему народом, Чавес вдруг испытывает божественное вдохновение и дает клятву: “ Больше никогда они не отнимут у меня власть”.

Да, только так и никак иначе. Он пойдет на все, чтобы превратить свой дворец в неприступную крепость, из которой его никто и никогда не изгонит, он уничтожит всякого, кто попытается встать у него на пути, всякого, кто не подчинится его приказам. А если это будет первая дама? Вот ведь и сейчас она не может сдержать тревоги. Ее пугает мрачное настроение мужа, и, умирая от страха, она решается постучать в дверь его кабинета. И тотчас тишину дворца нарушает грозный голос Чавеса: “Черт бы вас всех побрал!” И окружающим становится очевидно, что веселый и беззаботный Уго тоже остался в прошлом.

Но произнесенное мягким голосом “Это я, Элоиса, любовь моя” разряжает уже готовую взорваться бомбу.

– Я знаю, любовь моя, ты не хотел, чтобы тебя беспокоили, но ты уже очень давно сидишь тут один, – говорит она, входя к нему. И как назло, следом за ней влетает муха.

– Ну? – спрашивает Уго, не глядя на жену, потому что глаза его прикованы к гвоздям Креста Господня.

– Ты ведь должен теперь быть счастлив, мне кажется… Переворот провалился, друзья доказали тебе свою верность, народ – свою любовь и поддержку.

– Должен… – собирается что-то сказать ей в ответ Уго. Но тут на память ему приходит фраза Хосе Марти, которая окончательно выводит президента из себя: “Даже великого человека может взбесить жалкая муха”.

Да, он великий человек, и эта несносная муха доводит его до бешенства. Уго пытается отогнать ее от лица рукой, потом сбрасывает со стола книги, потом вскакивает, обмахиваясь листом бумаги как веером. Жена не понимает, что с ним происходит. И, судя по всему, назойливую муху видит лишь он один. Словно эта муха специально отыскивала именно его, чтобы довести до белого каления.