Эллери Куин - Встречи во мраке [сборник]

– Почему вы настаиваете на этой, столь подробной формулировке? – спросил ее Камерон.

– А почему вы настаиваете на том, чтобы я изменила свои первые показания? – очаровательно улыбаясь, задала она встречный вопрос.

– Мы только хотим знать, настаиваете ли вы на своих первых показаниях или можете их пересмотреть?

– Я не изменю их, – коротко ответила она,

– Речь идет об очень серьезном деле, миссис Стрикленд, – Камерон с огорчением посмотрел на нее. – Даже очень серьезном. К сожалению, мы уже не исходим из тех предпосылок, которыми располагали при первом допросе. Поэтому я еще раз прошу вас заново дать показания. Водитель такси, некий Июлиус Глезер опознал в лице вашего мужа пассажира, которого он возил в ту ночь.

Он вынул из кармана конверт.

– Здесь тысяча долларов, которые он мне вручил и заявил, что получил их от вашего мужа как взятку. Ваше выгораживание мужа, несомненно, при других обстоятельствах помогло бы, но теперь это бесполезно. Итак, еще раз: выходил ли ваш муж из дома в ранний утренний час после вечеринки или нет?

– Можно ли принудить меня выступать против моего мужа?

– Нет, принудить вас нельзя.

После этого она замолчала. Как раз этим она уличила его больше всего.

Он видел, как они торжествующе переглянулись. Внезапно страх охватил его. Пришло время, когда он должен был пойти своим последним козырем. Это было единственное, что могло его спасти.

– Флоренс, покажи им лист бумаги! – неожиданно вырвалось у него. – Тот лист бумаги, который я отдал тебе!

Она непонимающе посмотрела на него.

– Какой лист бумаги, Хью! – спросила она наконец.

– Флоренс… Флоренс…

Им пришлось удержать его в кресле.

Она смущенно покачала головой.

– Единственное, что ты отдал мне, было…

– Да? Да? – спросили все разом.

Она взяла свою сумочку, помедлила, наконец вытащила из нее бумажку.

Она не отдала ему бумажку, но и не сопротивлялась, когда он взял ее у нее из рук. Она была настоящей леди и не могла позволить себе сопротивляться.

– Чек на пятьсот долларов, – прочитал вслух Камерон. – Выдан на предъявителя. Дата –30 мая, накануне убийства…

Она перепутала и сожгла не ту записку. Она сделала ужасную ошибку. Сожгла записку, которая могла его спасти, а вместо нее сохранила чек. Эту ошибку уже не поправишь, но чек выдан на предъявителя. Им может быть любой человек. Это еще ничего не значит, потому что он…

Камерой перевернул бумагу.

– Подпись, – сказал он, – Эстер Холлидей.

Наступила мертвая тишина. Затем вскрикнул Стрикленд:

– Нет! Этого не может быть! Чек не был подписан, когда я взял его! Это не ее подпись! Это невозможно! Она уже была мертвой, когда я… Это подделка! Кто-то другой мог…

Вдруг он встретился взглядом с Флоренс. Она была какая-то необычная – холодная, расчетливая, почти торжествующая. Он внезапно прервал начатую фразу, и больше ни слова не сорвалось с его уст.

Камерон растопырил пальцы, затем опустил руку.

– Вы только что сказали, что она уже была мертвая, когда вы взяли у нее чек. Естественно, так оно и было. Перед тем как забрать чек, вы должны были сначала убить ее.

Он обратился к своим спутникам:

– Дело ясное, джентльмены. Следы царапин, которые эта леди оставила ему на память, – определенно косвенная улика. Мы должны сделать с них пару фотоснимков, пока они совсем не побледнели.

Они помогли Стрикленду подняться; он не мог без посторонней помощи стоять на ногах. Она же, напротив, продолжала сидеть. На губах ее была холодная, застывшая улыбка, которая выражала удовлетворение и утоление мести. Эта улыбка выглядела ужасней, чем маска смерти на лице Эстер Холлидей.

С умоляющим взором он обратился к Камерону:

– Разрешите мне одну минуту поговорить со своей женой. Только одну короткую минутку, прежде чем вы меня уведете.

– Мы не можем выпускать вас из поля зрения, мистер Стрикленд. Вы арестованы.

– Ну так здесь, в этой комнате, немного в стороне, пожалуй…

– Вашу сумочку, миссис.

В виде предосторожности он забрал у нее сумочку, на случай, чтобы она не передала ему оружие или яд. Но она не собиралась этого делать. Она сама была своего рода смертельным оружием, своего рода ядом.

Она поднялась и разрешила ему подойти. Она была такая же холодная и такая же очаровательная, как всегда.

– Почему ты так со мной поступила, Флоренс? Я не убивал эту женщину.

Она заговорила очень тихо, так, что, кроме него, никто не мог разобрать. Ее губы едва двигались.

– Я знаю, что ты не убивал ее, Хью. И это было, пожалуй, самой большой твоей ошибкой. Если бы ты это сделал, то твой поступок, наоборот, был бы мне приятен. Тогда бы я была с тобой и стала бы бороться за тебя до самого конца. Но ты этого не сделал, и в этом твоя вина по отношению ко мне, как я уже объяснила. Я не люблю неоплаченных счетов. Ты должен заплатить, Хью. А эти три года горя и унижений стоят дорого, очень дорого.

Где-то позади них послышалось звяканье металла, видимо, кто-то приготовил пару наручников.

Она стояла и улыбалась ему – такая холодная, такая очаровательная, такая невозмутимая.

Была ночь, но уже близился рассвет. Проснувшись, она лежала совсем тихо и в отчаянии молилась, чтобы этот день подольше не наступал. Уставившись на темный потолок комнаты, она думала о боге войны Марсе, который так быстро разрушил ее счастье.

И, пока молилась, она крепко сжимала его руку. Самую дорогую руку во всем мире.

Некрасивая рука. Неуклюжая, жилистая, мозолистая и с прокуренными пальцами. Но какая дорогая!

Она повернулась на бок и целовала ее, еще и еще. Зазвенел будильник, но она быстро остановила его. Затем встала с постели, взяла свое платье и нижнее белье и закрылась в крошечной ванной, намереваясь потихоньку одеться, чтобы не разбудить его. Там она начала плакать. Она проливала свои слезы беззвучно, зная, что наступили последние часы перед разлукой.

Потом она подошла к кровати и нежно разбудила его.

– Любимый, – сказала она, – Пора в бой. Война ожидает тебя.

Он открыл глаза и спросонья зевнул.

– Верно, – размышлял он вслух. – Сегодня сбор и выступление.

Быстро вскочил с постели.

– Твой бритвенный прибор стоит наготове на умывальнике. Лезвие я сменила. А на комоде лежит чистое полотенце.

Это был последний раз, когда она могла позаботиться о нем.

Он принял душ, побрился и оделся. Затем сели за стол завтракать.

– Тебе страшно? – спросил он.

– Нет, – солгала она и робко улыбнулась, – А тебе?

Он пожал плечами, он был правдивее, чем она.

– Прямого страха нет. Я волнуюсь, как перед экзаменом. Или как в день моей женитьбы. Перед ней, а не после.

– Может быть, включить радио? – неуверенно спросила она.