Меган Хорхенсен - Измена

Я устал от битвы с мельницами. Я хочу спокойно жить, любить жену, окружающий мир и обжигающе вкусные китайские блюда.

Конечно, я хочу запивать еду шампанским, и конечно, я понимаю, что шампанского не будет, если не рисковать. И риск я выбрал сам. Но, по-моему, пока риск оправдан.

Если даже от слежки полностью избавиться не удалось, Мари наверняка улетит в Бангкок, захватив всю толстенную пачку документов.

Немного жаль, конечно, что я не сделал копии, потому что рассказ, который я главами отсылаю дочке, не более, чем беллетристика – доказательств в написанных мною за эти дни главах я привожу немало, но без бумаг Виктора в истину всё равно никто не поверит.

Надеюсь, ещё до отлёта успею дописать и отправить завершающие части.

На самом деле я пишу сопроводительный текст к материалам Виктора. Текст предназначен для шефа разведки самой многонаселённой страны мира.

А моей дочери отправляется лишь копия этой сопроводиловки, выросшей в повесть, в которой вот уже одиннадцать глав, а будет ещё не менее полдесятка. Любопытно, о чём думает моя дочь сейчас, получая по электронной почте все главы?

Впрочем, если бы я умер и если бы материалы Виктора пропали, то вся эта посмертная возня вылилась бы в пшик. Без материалов, хранящихся в портфеле, стоящем сейчас у моих ног, вся моя повесть годится на средней руки детектив, наспех проглатываемый в вагоне метро. Хотя любой читатель может при желании обратиться к общедоступным источникам, и удостовериться, что я ничего не выдумал.

Ладно, будем надеяться, что мысли о смерти навеяны болезненным состоянием. Умирать я пока не собираюсь. Поболею чуток. Но поболею, не отходя от компьютера.

Мари бросает на меня очередной озабоченный взгляд и пожимает плечами:

– Вадик, давай я сама схожу за билетами. Моего английского хватит.

– Но…

– Никаких но. Ты же сам говоришь, что они не начнут действовать, пока и не будут уверены в том, что в Москве не остались копии, которые станут известны публике, если с нами что-нибудь случится. А ты отдохнёшь, придёшь в себя. Посмотри на себя, Вадик. Тебе отлежаться надо. По пути домой заскочу в лавку за продуктами. Приготовлю обед.

– Не знаю. А ты найдешь турагентство?

– Вадим, ты всегда считал меня маленькой девочкой, не способной на самостоятельные поступки.

– А ты разве большая девочка?

– Ладно, ладно, большой мальчик… Деньги давай. И отдыхай, выздоравливай.

Мари смеётся, но в глазах тревога. Почему-то сегодня морщинки заметнее, чем обычно. Трогает её наивная попытка показать, что волноваться нечего, что она – само спокойствие.

Но Мари права. Заболел я совершенно не к месту, и если есть возможность отсидеться в квартире, надо этой возможностью воспользоваться. Правда, об отдыхе говорить рано. Пока Мари бегает за билетами, продолжу работу над бумагами.

Как только Мари убегает, не забыв поплясать перед зеркалом, покрасить губы и подмигнуть перед уходом, я снова усаживаюсь, бью по клавишам, разбираю и перекладываю груды бумаг, отправляю тексты дочке. Именно она передаст всё старому товарищу, крупному банкиру – с ним я общаюсь крайне редко, раз в году, чтобы не создавалось впечатление, будто бы меня интересует его положение в обществе. Но два дня назад, перед отлётом в Португалию, я зашёл в его банк на Манежной площади, снял свои сбережения и напросился на встречу. Он обещал помочь с публикацией рукописи, если я исчезну, не дам о себе знать в течение пятнадцати лет. Но обещал в шутку, так как даже не представляет себе, о бомбе какой силы идёт речь.

Пора передохнуть. А лучший отдых, как известно, смена обстановки. Беру бритву, подхожу к зеркалу, наклоняюсь к розетке, чтобы воткнуть вилку. В последний момент рука замирает. Аккуратно и осторожно принюхиваюсь.

Нет. Нервы, конечно. Показалось, что от бритвы исходит тончайший запах чешской взрывчатки. Об этом не принято говорить в детективах, но это известно профессионалам: если надо убить мужчину, то взрывчатку направленного действия закладывают в бритву. При условии, конечно, что мужчина бреется электробритвой. При включении её детонатор срабатывает, и заряд впивается в голову. Конец. Средство, как правило, безотказное, так как движения мужчины при бритье автоматические и бритву он подносит к лицу не задумываясь.

Лучшая по параметрам взрывчатка – чешская. Она легко уминается, принимает форму заполняемого сосуда, не капризна.

У способа есть один недостаток: Из-за ограничений по весу (нельзя допустить, чтобы жертва почувствовала необычную тяжесть бритвы), приходится жертвовать оболочкой заряда, поэтому если взрывчатка была заложена за несколько часов до бритья, человек, поднося инструмент к щеке, может уловить запах. Чешская взрывчатка пахнет нитроглицерином.

Нервы, разумеется. Кому надо меня взрывать? Я прекрасно понимаю, что в разведке никто и никогда не убивает врага просто так, потому что человек не нравится или набедокурил. Любая ликвидация осуществляется после долгих исследований, обсуждений с привлечением десятка специалистов, просчитыванием предсказуемых и не очень последствий, тщательным обеспечением. Тем более когда речь идёт об операции за рубежом. Поэтому идея о взрывчатке в бритве, пролежавшей всю ночь в ванной комнате, рядом с моим рабочим местом, смехотворна.

К тому же пока им не понятно, где и что я прячу, меня не взорвут.

И в конце концов, я не Освальд, не Роберт Кеннеди, не Джон-младший, не ребёнок Онассиса и не секретарша Роберта. А больше вроде бы за последние сорок лет никого и не убили. Разве что ещё сам Джон, которого выманили на морскую прогулку в октябре восемьдесят пятого года. Почти парализованный старик в инвалидном кресле, застреленный арабским террористом на борту «Акилле Лауро» и выброшенный в море вместе с креслом.

Тело несчастного инвалида так и не найдено. Террористы перебиты на Мальте. Абу Нидаль, их главарь, отдавший странный приказ об убийстве старика, внезапно скончался в багдадской тюрьме два дня назад, седьмого марта, спустя неделю после того, как мы с Виктором упомянули его в последней нашей беседе, а Виктор передал мне портфель.

Вне зависимости от того, как дальше будут развиваться события, больше мне московских куполов не видать. Я хочу спокойно жить, ходить на пляж, любоваться рассветами и закатами и заниматься медитацией вместе с любимой женой.

В Москве у меня не осталось ничего.

Сначала я хотел спрятать копии бумаг Фуэнтеса в сейфе «Промсвязьбанка», но тогда, десять дней назад, у меня даже времени сделать копии не было бы… Поэтому я и оставил портфель в Лиссабоне, взвесив все за и против. (Как показали дальнейшие события, я оказался прав.)