Меган Хорхенсен - Измена

Скорбный взгляд на витрину с модным женским бельём. Лёгкий вздох сожаления по поводу недоступности дорогих духов. Равнодушное замечание о приобретённых подругой сапожках. И ты внезапно осознаёшь крайнюю необходимость совершенно ненужных безделушек, задача приобретения которых вдруг становится твоей обязанностью, включая мучения длиннющих очередей и тщательное изыскание дополнительных средств. Ты бежишь за сапогами, выбираешь духи, рыскаешь в поисках доступного (и недоступного) по зарплате белья…

К тому же Мари, как настоящая женщина, ставит задачу так, что ты веришь, будто бегаешь по магазинам по собственной инициативе.

Если бы качества прирождённого управляющего ограничивались только умением постановки задач подчинённым, то Мари стала бы идеалом руководителя. Но она мягка, незлобива, нежна и обаятельна. Притягательность Мари для окружающих именно в спокойствии души. Поэтому люди к ней тянутся. Поэтому второстепенный приятель может подарить ей мобильный телефон или кофеварку, ничего не прося взамен и ничего не требуя. Просто потому, что Мари вызывает непреодолимое желание делать ей добро.

И поэтому я счастлив в подчинении у Мари.

Конечно, я вижу её недостатки. Равно, как Мари видит мои…

К примеру, Мари не умеет и не любит готовить. У неё, правда, есть пара любимых рецептов – пирожки с картошкой и беляши, – но вкушать приготовленный ею обед мне приходится крайне редко. К тому же Мари много курит. Она погружена в свою йогу, отвлекающую внимание от детей, мамы, меня. Но все эти мелочи только оттеняют достоинства Мари, придавая им присущие человеку, а не кукле, шероховатости…

Понять внутренний мир моей жены невероятно сложно, но невозможность её включения в шпионскую схему очевидна для любого наблюдателя-профессионала.

Я не хочу подвергать риску Мари. Единственную женщину, которую я любил и люблю. Степень риска для неё ни в коем случае не увеличивается ни на йоту. От того, расскажу я или нет разгаданную мною историю, её жизнь не станет безопасней. Для Мари уровень опасности определяется уровнем наших отношений.

Если бы тогда, в девяносто втором, мы не встретились, как бы она жила?

Странный вопрос, ответ на который я не могу найти. Если бы тогда, двенадцать с лишним лет назад, я знал то, что знаю сегодня. Если бы тогда я понимал, насколько эти знания опасны, не оттолкнул бы я её тогда? Начинал бы ухаживать по стандартной схеме – приглашая в рестораны и завязывая шнурочки на маленьких зимних сапожках? Когда остановился бы?

Москва. Вторая половина восьмидесятых – начало девяностых годов.

Впервые я увидел Мари за праздничным столом. Мы сели напротив друг друга совершенно случайно – в этом я не сомневаюсь, так как я сам выбрал одно из десятка свободных мест, – и только потом увидел сидящую напротив миниатюрную красавицу. Улыбка с примесью печали и грустная мягкость в каждом движении. Грациозность? Естественность? Чистота? Никто, никогда не сумел сформулировать, какие детали нас в человеке поражают, после чего он вдруг навсегда становится для нас самым близким, даже если сам человек и не подозревает о произведённом впечатлении. Даже если ты сам пока ещё не подозреваешь, что встретил того, любить которого обречён до конца жизни.

Началось с обычного флирта – без примеси надежд на будущее, – глядя на неё, я понимал, что шансов нет: такая женщина обязательно любит и такую женщину обязательно любят. Такой женщине нет необходимости принимать заигрывания и играть самой. Рядом с ней обязательно есть спокойный, уверенно и достойно влюбленный муж, двое очаровательных детишек – мальчик и девочка, причём мальчик обязательно на пару лет старше. У неё хорошая работа и понимающий начальник (у таких женщин не может быть плохих начальников – любой босс незамедлительно попадает под её чары). К ней любят забегать на огонёк бывшие одноклассники, несмотря на то, что школа закончена двадцать лет назад. И даже подруги смотрят без зависти, безропотно признавая её превосходство. Обаяние такой женщины так же естественно, как ее дыхание… Я смотрел на неё и знал, что проваливаюсь в пустоту.

Когда мы вышли на мороз перекурить и я спросил кого-то, что это за дама в элегантном черном свитере с белой брошкой сидит напротив меня, а парень вдруг удивился, как это я до сих пор не знаю, и обрисовал даму несколькими выпуклыми штрихами, то даже тогда не появилась надежды на нечто большее, чем застольное знакомство, – статус дочери начальника и жены коллеги никакой надежды не вселял.

Оказалось, что заочно я Мари знал – с того самого момента, когда я позвонил домой Стасу, нашему новому сотруднику, и женский голос ответил, что Стаса дома нет, когда будет, сказать не берусь, попробуйте перезвонить попозже.

С тех пор мы со Стасом проработали вместе несколько лет – иногда сидели в кабинете одновременно, что-то писали, читали, подчеркивали, вырезали. Выходили вместе и порознь покурить. Бегали в замечательную подвальную столовую.

По всей стране, в пунктах общественного питания, травились ежедневно сотни человек, но только не в нашем заведении. Попасть к нам в качестве обслуживающего персонала считалось одним из высших благ, доступных смертному, посему те, кто удостаивались, продукты не воровали. Немедленно избавлялись даже от тех, кого ловили на нарушении незначительных правил. Поэтому даже столовые ножи у нас не пропадали.

Женой Стаса была Мари – дочь Глеба Сергеевича Голикова (в просторечии – Глеба), нашего любимого начальника, полковника Советской Армии, начальника Специального аналитического бюро Второго главного управления Генерального штаба вооруженных сил СССР.

В историю женитьбы Стас не вдавался, так как у нас не принято было делиться подробностями личной жизни. Мари в здании никогда не появлялась (да её бы и не пустили, несмотря на двойное родство и с начальником, и с одним из старших офицеров). Иногда звонила мужу. Иногда трубку брал я (телефон был общим) и, если мужа не было на месте, просил перезвонить.

Звонили не только Стасу и не только Мари, но жена Стаса выделялась из сонма всех остальных жён, матерей, подруг и детей: она никогда не спрашивала, где находится муж (а находиться он мог где угодно – в столовой, в библиотеке, в кабинете у начальства, в курилке, в кинозале, в дискуссионной, где на полках, расставленных вдоль стен, пылились сотни томов самых разных энциклопедий, а на больших столах лежали десятки физических, политических, экономических, этнических, исторических и других карт мира). Мари никогда не задавала вопросов о том, когда супруг вернётся на рабочее место, и не просила перезвонить, как только вернётся.