Вячеслав Каликинский - Посол. Разорванный остров [publisher: 1С-Паблишинг]

Ротмистр, ухмыльнувшись, напомнил: не судите, мол, опрометчиво, господин Белецкий! Нынешняя молодёжь, что б вы знали, господин тайный советник, знает множество тайных способов общения, недоступных пониманию достопочтенных отцов. Нет, боже упаси, он ни в чём не подозревает дочь тайного советника. Однако, выполняя поручение самого высокого начальства, должен лично убедиться – понимаете, лично, господин Белецкий! – что ваша дочь не имеет даже самого косвенного отношения к данному делу.

Белецкий продолжал протестовать против беседы его Настеньки с жандармскими дознавателями. Тогда ротмистр, не тратя времени на дальнейшие уговоры, встал, откланялся и направился к выходу. Лишь на пороге, чуть задержавшись, он заявил, что прямо отсюда направляется к самому министру путей сообщения Посьету. И что реакцию министра на сообщение о том, что господин Белецкий препятствует проведению розыска, санкционированного самим государем императором, предсказать никак не возможно…

Пришлось соглашаться – а что оставалось делать?

Не откладывая дел в долгий ящик, к дочери поехали прямо со службы. По дороге ротмистр мягко порекомендовал не открывать Настеньке жандармского источника интереса к её жениху.

– Кем же вас представить прикажете? – сумрачно поинтересовался Белецкий. – Моим сослуживцем? Невесть откуда появившимся кузеном?

– Лучше всего – военным ревизором. Скажите дочери, что проводится внезапная инспекция всех расквартированных в Санкт-Петербурге гвардейских частей и что в Сапёрном батальоне, к коему приписан Берг, обнаружена крупная недостача финансовых средств. Он ведь, если мне не изменяет память, исполнял должность финансиста батальона?

– Вам бы да ещё память изменяла! – невесело хмыкнул Берг. – Неужто хотите объявить моей дочери, что её жених казнокрад? А ежели впоследствии выяснится, что Мишель вообще не при чём? Насколько я понимаю, его «злоумышление на государеву честь и достоинство» пока вообще, как говорится, по воде вилами писано?

– Ну, не совсем вилами. И не совсем по воде. Однако не скрывайся он от розыска, положение стало бы гораздо яснее, – уклончиво ответствовал жандарм.

Как и следовало ожидать, дочь Настенька на известие о том, что её Мишеля, как подозреваемого в воинском преступлении, ищет полиция, отреагировала очень бурно. Были и слёзы, и клятвенные заверения в том, что она не скажет ничего, что может повредить жениху – потому как уверена, что Мишель просто не мог сотворить ничего «такого»!

Ротмистр, как оказалось, был не только весьма терпелив, но и умудрён немалым житейским опытом. Охотно согласившись с Настенькой в том, что обвинение «чудовищно и что здесь наличествует некая фатальная ошибка», он тем не менее сумел добиться от неё некоторых подробностей, ранее, к немалой досаде Пётра Романовича, ему не известных. Выяснилось, к примеру, что Настенька дважды получала от жениха телеграфные депеши, посланные на Главную почтово-телеграфную контору Северной столицы до востребования. Уступая настоятельному требованию жандарма, Настенька принесла полученные из Берлина и Парижа депеши. Морщась от стыда, Пётр Романович прочёл их первым. Ничего, кроме признаний в любви, строчки телеграмм не содержали. Мысленно перекрестившись, Белецкий передал бланки депеш Мишеля Берга ротмистру.

Жандарм глянул на телеграммы мельком – не преминув извиниться за вынужденное вторжение в личную жизнь. Было видно, что он и не ожидал найти в переписке каких-либо откровений. Он немедленно откланялся и лишь на прощанье, со значением поглядев на воспрявшего духом Белецкого, настоятельно порекомендовал ему немедленно сообщить ему, ежели пропавший прапорщик Берг даст о себе каким-либо образом знать…

Теперь же Пётру Романовичу Белецкому, после визита доктора Шлейзера, предстояло решить сразу две проблемы: сообщать ли Настеньке о том, что её жених смертельно ранен, и, вполне возможно, уже не пребывает в живых? А во-вторых, следует ли уведомлять полицейские власти и в первую голову крайне неприятного ему жандармского ротмистра, о местонахождении Мишеля Берга?

С известием о ранении Берга Белецкий, почти не размышляя, решил повременить. Довольно быстро была им решена и вторая дилемма: содержащиеся в его письме сведения об угрозе интересам России были весьма серьёзны. Тайный советник Белецкий давно уже составил своё мнение о женихе дочери, и считал его думающим человеком, не способным на «вертопрашество».

К тому же странный посетитель и не сообщил ему о точном местонахождении Мишеля – лишь упомянув некий монастырь сестёр-бенедиктинок близ Варшавы. Ну а раз не сообщил – значит, и жандармам сообщать нечего! Конечно, жандармы, попади им в руки визитная карточка этого Шлейзера, мигом сыскали бы и его, и монастырь. Погодите-ка, а где сия визитка?

Похлопав себя рассеянно по карманам, Белецкий тут же обнаружил чуть подмокшую и смятую визитку на столе, рядом с таинственной шкатулкой.

Походя решив две наиважнейшие проблемы, Пётр Романович Белецкий принялся решать и третью: передавать ли полученную шкатулку дочери, а потом и адресату? А если доставлять её в резиденцию японского посланника, то как прикажете это сделать, чтобы не привлечь внимания жандармов?

Шуму в Петербурге прибытие сюда японского посланника в своё время наделало изрядного. Свет столичного общества, заинтригованный таинственной Японией и весьма экзотической личностью самого Чрезвычайного и Полномочного Посла, прилагал множество усилий, чтобы попасть на балы и приёмы, где можно было воочию лицезреть его. Интерес к японскому посланнику подогревался и явным благоволением к нему самого государя. В столичных салонах только и было разговоров о том, что японский дипломат по меньшей мере дважды в неделю, по личному приглашению Александра, навещает монаршее семейство в его дворцах, участвует в чаепитиях, составляет государю и императрице партию в «домашних» карточных играх. А раз в неделю его высокопревосходительство вице-адмирала Эномото непременно видели в императорских театральных ложах.

Разумеется, наслышан был Белецкий и о дружбе Мишеля с японским вице-адмиралом, чем втайне немало гордился. О ней в свете тоже немало судачили. Об истоках этой дружбы высказывались самые различные, порой просто невероятные предположения. Белецкий, к примеру, своими ушами слышал утверждение о том, что и в Париж-де прапорщик Сапёрного лейб-гвардии батальона Михаил Берг был послан весною на встречу с японцем нарочно. Якобы для того, чтобы предупредить международный скандал и сближение японского посланника в Париже с коварными британцами, коих весьма возмущала активная политика России на её восточных рубежах.