Кемель Токаев - Не жалея жизни

— Вызовите ко мне Толстикова. Крапивина и командира ЧОН Суконцева, — распорядился Аверин и пошел к себе в кабинет. Переговорил по телефону о случившемся с секретарем укома, а час спустя в Галкино выехал отряд чоновцев.

Отдав распоряжения о подборе необходимых материалов по эсерам, Аверин направился на заседание уисполкома.

Повестка дня оказалась пространной, и, хотя Андрей порядочно запоздал, уже через полтора часа он почувствовал, что засыпает. Усилием воли преодолел наступавшую сонливость и далее с интересом слушал доклад заведующего статистическим бюро Мюллера.

Василий Павлович Мюллер ему был давно знаком. К тем из «бывших», кто входил теперь в категорию буржуазных специалистов, призванных на работу Советской властью и в обиходе называемых «спецами», Андрей относился без предубеждения, считая основным правилом ценить людей по деловым качествам. Конечно, он не забывал, кем был ранее такой «спец». Вот и сейчас по привычке стал вспоминать все, что помнил о Мюллере. Оказалось — мало, только отдельные факты биографии: 32 года, женат, в Павлодаре с августа 1918 года, беспартийный, образование высшее, при Колчаке вел себя спокойно, от «политики» держался в стороне.

«Ну что ж, такими нейтральными являлось большинство «спецов», работавших в советских учреждениях. Пожалуй, он нам неинтересен», — заключил Андрей.

Дали слово завфинотделом. Ему помогал отвечать на вопросы членов исполкома юрист Алексей Епифанов, которого в местной ЧК хорошо знали. Весной 1920 года Епифанов начал работать в Семипалатинской губчека, но через два месяца его разоблачили как бывшего активиста эсеров, к тому же служившего в армии Дутова, и уволили. Перебравшись в Павлодар, он не замкнулся в кругу новых сослуживцев, а нередко навещал чекистов и дома и порой на работе, явно стараясь подружиться с ними.

«Вообще-то, — подумал Аверин, — тех, кто не чурается нас, следует иметь в виду, но об этом надо обязательно посоветоваться с руководством».

За работу типографии отчитывался военнопленный, бывший заместитель министра труда Самарско-Симбирского эсеро-меньшевистского правительства Степан Белов. По натуре немногословный, несколько желчный, он и здесь на исполкоме говорил мало, отвечал кратко, с заметной долей иронии. Аверин вспоминал: «В плен к красным попал в Челябинске. Политотдел 26-й дивизии взял его работать наборщиком, и с частями дивизии он пришел в Павлодар. Затем тиф и, после выздоровления, работа в местной типографии…»

С заседания разошлись к вечеру. По пути домой Андрей с наслаждением вдыхал свежий, чистый вечерний морозный воздух, с удовольствием думал о том, как вместе с женой выпьют чашечку крепкого чая. Сегодня ферганские родственники Нагимы передали с попутчиками небольшую посылочку, и Аверины могли теперь пить настоящий чай с изюмом.

— Андрюша, да ты совсем замерз. Проходи быстрее сюда к печке, я сейчас придвину стол, и будем ужинать.

Нагима буквально порхала по комнате, успевая сделать массу домашних мелочей. Спустя полчаса, маленькими глотками попивая душистый чай, она рассказывала мужу новости прошедшего дня. Слушая веселый говор жены, Андрей одновременно любовался ею. Крутой разлет бровей, прямой точеный нос, чистое лицо, слегка полноватые щеки. От чая и тепла они заметно порозовели. Когда Нагима порой вставала и подходила к плите, было видно, что на ее стройную фигуру, крепкие ноги беременность пока не повлияла.

После ужина, сидя на диване, они долго говорили о разных вещах. Собственно, Андрею приходилось здесь уступать инициативу, он чаще поддакивал и одной рукой ласково прижимал к себе жену, другой ворошил ее густые волосы, волнами спадавшие по плечам. Это был один из крайне редких для него и оттого втройне дорогой момент. Андрей как бы позволял себе небольшой отдых перед тяжелой и трудной дорогой.

А утром колесо служебных, неотложно срочных дел завертелось с такой скоростью, что весь вчерашний вечер показался неправдоподобным сном. В телефонограммах из ряда волостей сообщалось о появлении большого количества листовок, в которых «сибирский крестьянский союз» призывал население бороться с коммунистами. В Северной Бузослани кем-то зверски уничтожена семья Белявских, имущество разграблено. У Леонидовки банда обстреляла милицейский конвой, сопровождавший осужденных уголовников-рецидивистов в губернскую тюрьму. Часть этапируемых, воспользовавшись перестрелкой, бежала. И, наконец, самое неприятное — на многих зданиях города утром обнаружены листовки с наглым призывом к восстанию против большевиков.

Секретарь укома Зарембо, вызвав к себе Аверина и перечисляя эти уже известные тому факты, с трудом сдерживал себя.

— Вы скажите, какая еще помощь нужна от нас? Мобилизовать сельских коммунистов? Может быть, запросить губернию, республику, чтобы прислали побольше работников? Или просить расквартировать в уезде кавалерийскую бригаду?

Взвинченность секретаря была понятна, и Андрей не стал полемизировать с ним, а по своей привычке говорить спокойно, как бы в раздумье, ответил:

— Необходимую помощь от коммунистов села мы получаем через подразделения ЧОН. Большего от них и ждать нельзя. Что же касается губернии и республики, то сейчас везде столько работы, что как бы они сами от нас людей не затребовали. Бригаду нам не дадут — армия сокращается. Хотя мои слова, возможно, и не убедят тебя, но я прошу понять: на территории уезда сформировалась антисоветская организация эсеровского направления, имеющая связь с бандой Найды и другими уголовными группами в соседних уездах. Судя по всему, в руководстве организации тон задают лица, умеющие вести нелегальную работу. Все внимание уездной чека мы переключили на розыск и разгром эсеровских нелегалов и банды. Увы, это дело не одного дня и даже недели. Привлечь сейчас людей со стороны — значит дать понять разыскиваемым, что их замысел понят.

— А кстати, как вы себе представляете их замысел? В общих чертах, конечно.

— Попытаться сорвать проведение нэпа, прежде всего сбор продналога; вызвать недовольство как можно более широких слоев деревни, а уж затем поднимать восстание.

— А кадры, кадры у них для этого есть?

— Установка заграничного ЦК эсеров требует сплотить под знамена нелегальных «крестьянских союзов» представителей различных политических партий и групп, то есть эсеров как левых, так и правых, «народных социалистов», анархистов, максималистов и даже тех, кто ушел в сектантство и толстовство. Люди всех этих оттенков имеются как в городе, так и на селе. Но не думаю, что даже половина из них захочет вновь ринуться в политическую борьбу. У многих раны еще кровоточат, а им надо зарубцеваться, как говорит наш медик.