Джон Бакен - Три заложника

Затем разговор зашел о Центральной Азии, и Гринслейд заметил, что если когда-нибудь снова покинет Англию, то непременно отправится в эти края, так как именно туда стекается самое отъявленное отребье со всего света. По его мнению, в конце концов в тех краях должно случиться что-то очень необычное.

«Вы только подумайте! – в конце концов воскликнул он. – В городах с такими поистине сказочными названиями и невероятным прошлым, как Бухара или Самарканд, власть захватили какие-то жалкие банды коммунистов! Так не может продолжаться вечно. В один прекрасный день водоворот истории породит нового Чингисхана или Тимура. В Европе царит сущий бедлам, но Азия – это первозданный хаос».

После обеда мы уселись у камина в библиотеке, которую я отделал на манер библиотеки сэра Уолтера Булливанта в Кеннете, как поклялся себе семь лет назад. Вообще-то я рассчитывал превратить ее в свое персональное гнездышко, где мог бы спокойно писать, читать и курить, но Мэри не позволила. У нее наверху имелась своя симпатичная гостиная, обшитая деревянными панелями, но она редко туда заглядывала. И хоть я, бывало, прогонял ее, она всегда возвращалась, как полевая куропатка возвращается к гнезду.

Вот и сейчас она уселась по другую сторону моего письменного стола. Что касается порядка, я придерживаюсь взглядов старого охотника, но с Мэри невозможно бороться. Поэтому мое рабочее место обычно завалено ее письмами и шитьем, игрушки и раскраски Питера Джона до отказа заполняют шкаф, где я держу свои альбомы с рыболовными мушками, а сам Питер Джон каждое утро устраивает себе домик под перевернутым стулом на каминном коврике.

Вечер выдался прохладным, поэтому сидеть у огня было приятно, дрова из старого грушевого дерева наполняли библиотеку чудесным ароматом. Док взял детектив, который я вполглаза читал, и небрежно взглянул на обложку.

– Я способен читать практически все, – укоризненно проговорил он, – но меня все равно поражает, что ты, Дик, тратишь время на подобную ерунду. Эти книжонки слишком примитивны. Ты и сам способен сочинить что-нибудь похлеще.

– Кто угодно, только не я! Это чертовски увлекательно, и я просто не понимаю, как людям удается так писать.

– Нет ничего проще. Автор пишет рассказ индуктивно, а читатель следует за ходом его мыслей дедуктивно. Понимаешь, о чем я толкую?

– Нет, – честно признался я.

– Смотри. Допустим, я хочу написать роман, который будет пользоваться спросом у не слишком разборчивой публики. Тогда я начну с того, что подберу пару-тройку фактов или вещей, никак между собой, на первый взгляд, не связанных.

– Например?

– Да все, что угодно… – Подумав секунду, он продолжил: – Например, слепая старуха за прялкой на западе Северного нагорья [5] Часть Шотландии, расположенная севернее залива Ферт-оф-Клайд. , какой-нибудь сарай на норвежском саэтере [6] Саэтер – горный луг в Скандинавии, где выпасают молочный скот. , и антикварная лавчонка в Северном Лондоне, которую держит правоверный еврей с крашеной бородой. Довольно далекие вещи, так ведь? А затем надо выдумать связь между ними – это не так уж сложно, если у тебя есть воображение, – и вплести всю эту троицу в повествование. Читатель, который в начале даже не подозревает об их связи, будет озадачен и заинтригован, и, если история добротно скроена, в конце концов получит от нее удовольствие. Его восхитит изобретательность автора, поскольку он не знает, что этот самый автор сперва придумал решение, а потом уже подогнал под него условие задачи.

– Более-менее ясно, – улыбнулся я. – Но ты, Том, лишил меня чувства вины, которое я постоянно испытывал, читая подобную литературу. Отныне у меня нет причин восхищаться умом создателей детективов.

– И еще одно возражение против книг такого рода: им постоянно не хватает выдумки, вернее, они не учитывают того, как дьявольски запутана современная жизнь. Это годилось лет двадцать назад, когда большинство людей в Европе рассуждали и вели себя более-менее логично, но теперь все изменилось. Дик, ты когда-нибудь обращал внимание на то, сколько откровенного безумия посеяла в мире война?

Мэри, сидевшая с шитьем под лампой, подняла голову и негромко рассмеялась.

Лицо Гринслейда осталось серьезным.

– В этом доме я могу говорить о таких вещах откровенно, потому что вы оба – едва ли не единственные вполне вменяемые люди, которых я знаю. Как врача меня это поражает. Я практически не встречаю людей, у которых за последние семь лет не образовался бы тот или иной вывих в голове. Для большинства этот вывих имеет положительное значение: они чаще выходят из привычной колеи и постоянно готовы к переменам. Но у некоторых это граничит с безумием, следующий шаг за которым – преступление. Как, скажите на милость, писать современный детектив на основании правил, действовавших четверть века назад? Сегодня ничего нельзя принимать за чистую монету, и герою – конечно же, умудренному опытом и прозорливому сыщику, – просто не на чем основывать свои умозаключения.

Я возразил, что на злосчастную войну в последнее время стали валить все то, что в детстве меня учили приписывать первородному греху.

– Ох, Том, я ведь не ставлю под сомнение твой кальвинизм. Первородный грех никуда не делся, но цивилизация для того и нужна, чтобы упрятать его в трюм и задраить все люки. А сейчас он поднимает голову как ни в чем не бывало. Но дело не только в грехе. Происходит расшатывание механизмов человеческого мышления, всеобщее развинчивание гаек. И как ни странно, что бы там ни говорили о неврозах военного времени, люди, принимавшие непосредственное участие в боевых действиях, страдают от них в меньшей степени, чем все остальные. Хуже с теми, кто бегал от войны. Это хорошо видно на примере Ирландии. В наши дни любой врач должен быть отчасти психологом. Как я уже говорил, ничего нельзя принимать за чистую монету, и если тебе нужны настоящие детективы, а не детские бредни, придется изобретать нечто новое. Советую попробовать, Дик.

– Ну, уж нет, мне больше по вкусу строгие факты.

– Но, черт возьми, дружище, факты давно перестали быть строгими. Я бы мог вам рассказать… – Он осекся, и я уже решил, что сейчас услышу какую-нибудь занимательную историю, но док, очевидно, передумал. – Возьми, к примеру, всю эту свистопляску вокруг психоанализа. В этой идее нет ничего нового, но люди упорно возятся с ней, выставляя себя при этом полными болванами. Ужасно, когда научная истина оказывается в руках слабоумных. Однако подсознание существует, это факт. Точно такой же, как существование легких, сердца и сосудов.

– Лично я не верю, что у Дика есть какое-то там подсознание, – насмешливо вставила Мэри.