Александр Тамоников - Группа специального назначения

Сосновский смутился, замолчал. Платов разглядывал его все с тем же любопытством.

— Виноват, товарищ майор, — выдавил заключенный, — конечно, это несущественно…

— Присаживайтесь, — кивнул Платов. — Будем считать, что мы познакомились… товарищи офицеры. Всех вас, конечно, интересует мысль: что происходит? Варианты — от самого худшего до самого лучшего. Прошу запомнить: обвинения с вас не снимаются, вы по-прежнему виновны перед Родиной. Вас не восстанавливают в званиях, должностях, не возвращают награды. Но у вас есть шанс искупить вину и даже полностью ее смыть… надеюсь, не кровью. Давайте забудем, что с вами происходило и что вам пришлось пережить. Это не имеет отношения к тому, что будет. У нас не репрессируют без оснований, и вы это ясно должны понимать. Существует нечто большее, чем судьба отдельно взятого человека.

Никто из вас не признал свою вину, не подписал показания и не свидетельствовал против коллег. Не буду говорить, хорошо это или плохо. Но вы упрямы, стойки и последовательны в своей позиции. У вас неплохие послужные списки… до ареста, разумеется. Вы имеете заслуги, можете работать головой, руками, участвовали в боевых действиях либо по роду деятельности имели к ним отношение. Все вы хорошо владеете немецким языком, можете работать в разных условиях. С сегодняшнего дня вы — специальная группа для выполнения особо важных заданий. Группа подчиняется лично наркому внутренних дел. Непосредственное руководство осуществляю я. Забудьте про свое прошлое — его нет и никогда не было. Действовать будете под собственными именами — незачем плодить сущности и все усложнять. Но это будете уже не вы — прошу вслушаться в мои слова. Прежние личности сгинули в тюремных камерах и отдаленных исправительно-трудовых лагерях. Их нет, про них забыли. Повторяю — у вас ОСОБАЯ группа. Особые полномочия, особая поддержка, право игнорировать любые приказы, если они исходят не от меня или наркома. В работе руководствоваться только целесообразностью. Про остальные категории, включая мораль и совесть, рекомендую забыть. На кону безопасность государства. В случае провала вам никто не поможет — это вы тоже должны понимать. Вы исчезнете, вместо вас придут другие. Предвосхищаю ваш вопрос: почему именно вы? Да, выбор не случайный, вы — результат долгого отсева. Мы присматривались к кандидатам, наводили справки. Родина дает вам шанс. Если кто-то решит отказаться — его право. Он вернется в камеру. Есть вопросы?

Люди застыли, боясь пошевелиться. Такое ощущение, что они перестали дышать. Ожидали чего угодно, но только не этого. Максим почувствовал, как по спине стекает липкий пот. Но дышать становилось легче, расправлялись плечи.

— То есть нас освободят, товарищ майор? — Он не узнал собственного голоса.

— Да, — кивнул Платов. — В случае согласия все ваши уголовные дела откладываются в дальний ящик, производство по ним замораживается, и вы выходите на свободу. Обещаю, что в случае успешного выполнения задания вы в тюрьму больше не вернетесь. В случае неудачи… сами понимаете. Но работать придется постоянно и упорно, ваша намечающаяся командировка — не единичная. Только так вы сможете искупить свою вину и стать полноправными членами общества. Еще один нюанс — как бы неприятно мне было об этом говорить. У вас есть родственники, и они постоянно будут находиться под нашим контролем. Постарайтесь не допустить необдуманных действий. Есть желающие отказаться?

Желающих не было. Люди смотрели друг на друга большими глазами, с волнением переводили дыхание.

— Отлично, — кивнул Платов, — на это мы и рассчитывали. На восстановление сил можем дать вам не больше трех-четырех дней. Еще вопросы?

— Мы можем увидеться с родными? — спросил Коган.

— Вопрос неуместный, Борис Михайлович, — поморщился Платов. — Вспомните, что я говорил две минуты назад. Вас нет, вы сгинули во мраке сибирских лагерей. По крайней мере, в ближайшее время об этом даже не думайте. Предупреждение — единственное и последнее. В случае попытки с кем-то связаться вас расстреляют незамедлительно. Еще вопросы?

— Но мы не можем не встретить знакомых, товарищ майор, — заметил Буторин. — Мы же не в вакууме будем работать, верно? Подобные ситуации крайне вероятны. К тому же мы остаемся под своими именами. Какие инструкции на этот счет?

— Стараться избегать щекотливых ситуаций, — усмехнулся Платов. — Уверяйте товарищей, что они ошиблись. О каждом подобном случае докладывать мне. Специалисты проанализируют возможные последствия. Надеюсь, в предстоящей работе такого не случится. Вы направляетесь на западную границу. Никто из вас в тех местах не работал. Будем надеяться, что обойдется. Шелестов в вашей группе назначается старшим. Не возражаете, товарищ майор? — В серьезных глазах Платова заблестела ирония.

— Никак нет, товарищ майор.

— Хорошо. — Платов поднялся. Все остальные тоже. — Посидите несколько минут, с вами проведут инструктаж.

Майор госбезопасности поднялся из-за стола, широким шагом пересек комнату и вышел из кабинета. Люди продолжали стоять. Мысли кипели в головах, чувства зашкаливали.

— Вот черт… Ну и ну… — первым выдохнул Сосновский и рухнул на свой стул. — Это происходит на самом деле? Не могу поверить…

— Да уж, занятная история, — сдержанно пробормотал Коган и тоже сел — в отличие от товарища мягко и осторожно. — Расстрел иногда заменяют исправительно-трудовыми лагерями… а вот чем его нам заменили?

— Пока непонятно, — признал Максим, пристраиваясь на кончик своего стула. Было опасение, что сидеть придется недолго. — Добрый совет, товарищи офицеры: постарайтесь сдерживать эмоции и не говорить ничего лишнего — пусть даже вам оно и видится уместным. Что бы ни случилось — это лучше, чем к стенке.

«Хотя как сказать», — мелькнула странная мысль.

— Виктор Михайлович, вы коленвал проглотили? — спросил Сосновский.

— Ах да… — Буторин вышел из оцепенения и плюхнулся на стул.

Ожидание не затянулось. В комнату вошел мужчина среднего роста в легком кожаном плаще и фуражке. За ним следовал Платов.

Все резво поднялись и снова застыли по стойке «смирно». Мужчина подошел к канцелярскому столу, бросил на него фуражку. У него были кавказские черты лица и круглый лысоватый череп. Глаза смотрели внимательно, обезоруживающе.

— Кто Шелестов? — спросил он с небольшим акцентом.

— Я, товарищ Берия.

— Узнали? Хорошо… — Всемогущий нарком мягко подошел, посмотрел в глаза, протянул руку. — Здравствуйте, товарищ Шелестов. Вас зовут…

— Максим Андреевич, товарищ Берия.

Взгляд наркома испепелял. В нем чувствовался какой-то магнетизм. Мысли снова закружились вихрем, пришлось приложить усилия, чтобы лицо осталось невозмутимым.