Чингиз Абдуллаев - Рассудок маньяка

— Ничего, тебе полезно немного больше провести времени на работе, — рассудительно заметил Михаил Михайлович. — А вас, Светлана Федоровна, разрешите поздравить с днем рождения.

— Спасибо, — улыбнулась самая старая из женщин. — Только уж не с чем поздравлять.

— Оля, пойдем с нами, — попросил Сыркин. — Товарищ эксперт хочет с тобой побеседовать.

— Пойдемте, — согласилась Ольга, вставая. — А я думала, он сюда знакомиться пришел, — задиристо заявила она, и все прыснули от смеха.

— Несерьезная ты девушка, — улыбнулся и Михаил Михайлович, выходя из кабинета. Дронго пропустил вперед девушку. Сыркин открыл свой кабинет со словами:

— Вы побеседуйте, а я сейчас вернусь.

— Спасибо, — кивнул Дронго, проходя к столу. Оля села напротив. Юбка была ей не просто коротка. Она напоминала скорее набедренную повязку. Нужно было сделать определенное усилие, чтобы не смотреть на ее ноги. Дронго вздохнул, вспомнив о разнице в возрасте с этой красотулей. Ему намахало тридцать девять. Последнее время он чувствовал себя стариком. Встречаясь с молодыми людьми, моложе его на пятнадцать-двадцать лет, он с явным раздражением замечал, что это уже другое поколение. Более открытое и более независимое, с иными жизненными ценностями. Если его сверстники были замыкающим поколением распавшейся империи, развал которой начался, когда им было под тридцать, то молодежь взрослела в совсем иные времена.

— Скажите, Оля, — спросил Дронго, прервав цепь своих размышлений, — вы хорошо знали Аллу?

Девушка вздрогнула. Он заметил, как она вздрогнула. Улыбка исчезла с ее лица.

— Почему вы спрашиваете?

— Вы ведь работали в одном отделе. Говорят, она была красивой молодой женщиной, как и вы.

— Может быть, — сухо ответила Оля, — мы мало общались. Она у нас проработала совсем немного.

— Но достаточно, чтобы ее успели убить.

— Да, — печально ответила девушка, — но мы с ней не дружили. Просто общались по работе.

— Какой она была?

— Нормальной.

— Это я понимаю, — улыбнулся Дронго, — не сомневаюсь даже, что у нее была одна голова, две руки и две ноги, — он специально пошутил, видя, как она зажалась. — Но почему именно ее убили? Как вы думаете?

— Не знаю, — немного испуганно ответила девушка, — я ничего не знаю.

— Что вы делали в тот вечер?

— Сидела в приемной у Архипова, — сообщила Ольга, — потом печатала в машинописном бюро. Потом Елена Витальевна послала меня в технический отдел принести нужные ей бумаги.

— Когда это было? И как?

— Примерно в половине седьмого. Я вошла в здание, прошла в лабораторию и получила у Алексаняна нужные мне бумаги.

— Он был в лаборатории?

— Нет. Он выходил в другую комнату, смежную с лабораторией.

— А кто в этот момент был в лаборатории, вы не знаете?

— Знаю. Зинков, Коренев и Шенько. Меня много раз про это спрашивали.

— А откуда вы знаете, что именно они были там?

— Я слышала их голоса.

— Что было дальше?

— Я взяла бумаги и вернулась обратно. Когда я поднималась в кабине лифта, один лист бумаги упал на пол и немного промок. Моисеева приказала мне его перепечатать. Я снова вернулась в бюро и перепечатала этот листок. Вот и все.

— Почему промок? У вас в лифте таскают воду?

— Нет. Но у нас есть душевые на первом этаже, где после работы можно принять душ. Иногда после работы в лабораториях наши ребята туда ходят.

— Какой был лифт? У вас два лифта. Правый или левый?

— Правый. А другой лифт в тот вечер не работал.

— Вы отдали последний лист Моисеевой. Что было дальше?

— Потом я ушла. Но видела, как собиралась домой Елена Витальевна. Вот и все.

— Вы никого не видели в другом здании?

— Нет, никого. Во дворе встретила Сережу Носова. Он куда-то торопился. Больше никого не видела.

— Вы давно работаете в техническом отделе?

— Полтора года, — ответила Оля, — сразу после окончания института. . — Хохлова пришла позже?

— Да, позже. Примерно восемь месяцев назад.

— Две красивые молодые женщины в одном отделе, — задумчиво сказал Дронго. — И вы относились друг к другу нормально?

— Да, нормально, — с явным вызовом повторила Ольга, — у нас вообще в коллективе были нормальные отношения. И сейчас нормальные.

— Я не хотел вас обидеть, не нужно так эмоционально реагировать. Вы ведь сидели в одной комнате?

— Не хотели, а задаете такие вопросы, — вдруг с некоторым надрывом произнесла она. — Весь институт за мной ходит и смотрит, как будто это я ее убила. А мы с ней вообще ни разу не поспорили, ни разу даже не поругались.

— А почему вы должны были ругаться? — вставил Дронго.

— Не почему, — зло ответила Оля, — просто все считали, что мы не любим друг друга.

— А вы ее любили?

— Я относилась к ней обычно. Я же вам сказала — о-быч-но.

— Кто, по-вашему, мог совершить убийство? — Его вопросы заставляли девушку вздрагивать.

— Н-не знаю, — чуть запинаясь, произнесла она, — я действительно не знаю, — торопливо добавила Ольга, — но это не Пашка. Точно не он.

— Почему не он?

— Добрый он был, мягкий. Сейчас говорят, что его за грабеж судили, а я в это тоже не верю. И жену его я видела. Хорошая семья…

— Хорошая семья — это не оправдание. Больше ничего в тот вечер не было?

— Нет. Меня об этом несколько раз спрашивали.

— Ясно. А какие у вас отношения с Еленой Витальевной?

— Рабочие, — ответила она, не употребив на этот раз свое словечко «нормальные».

— Рабочие? — переспросил Дронго. — А почему не нормальные?

— Это вы у нее спросите, — с сарказмом заметила девушка. — Она, по-моему, вообще женоненавистница. Синий чулок, они все такие.

— Вас не учили, что нельзя так говорить о старших?

— Учили, — с вызовом бросила она, — но я все равно говорю. Елена Витальевна хороший ученый, и это все знают. Но она не сумела устроить своей личной судьбы и считает, что в этом виноваты все окружающие ее женщины. Поэтому они нас так и ненавидят.

— Давайте по порядку, — усмехнулся Дронго. — Кто «они» и кого «нас»?

— Нас всех, , — не смутилась она, — и меня, и, всех наших девочек. — То есть вы угнетенная часть женского коллектива?

— Пусть только попробуют нас угнетать. — Оля закинула ногу на ногу. Когда дело касалось женской свободы, она садилась на своего конька;

— А кто именно вас угнетает? Одна Елена Витальевна? Но вы сказали «они».

— Есть тут разные деятели, — не ответила на вопрос Оля, — каждая считает себя Эйнштейном и Афродитой в одном лице.

— А вы не считаете?

— Нет, не считаю. По-моему, любой женщине прежде всего нужно определять свою личную судьбу. Думать о своей жизни, а не о позитронах.

— Ну, это спорный вопрос.

— А по-моему, все ясно. И когда женщина нормально устроиться не может и рядом нет порядочного мужчины, она начинает разную фигню придумывать, говорить о своей любви к науке. Или еще хуже, посадит рядом мужика и сидит, как собака на сене, считая, что он только ей принадлежит.