Герман Матвеев - Тарантул [Трилогия]

Миша слушал свою мнимую сестру и диву давался. Обычно очень скромная, молчаливая девочка — и вдруг целый водопад. «Откуда только берутся у нее все эти слова? — думал он. — Так и сыплет, так и сыплет».

Мальцев поставил чемодан в комнате, положил на стул рюкзак и огляделся. За это время Лена успела рассказать, что жить в Ленинграде очень опасно и нужно быть осторожным. Неожиданно начинаются обстрелы, и даже на стенах домов написали, по которой стороне улицы нельзя ходить.

— Да, да. Это я уже испытал, — по-прежнему улыбаясь, сказал Мальцев. — Утром попал под обстрел… Ну, давайте знакомиться. Вас, если не ошибусь, зовут…

— Меня зовут Аля, а его Коля.

— Да, да. Теперь вспомнил. Коля, а вы очень похожи на отца, — сказал Мальцев, пожимая руку Мише. — Аля нет. Аля, верно, в мать… а вы оч-чень похожи.

— А я не согласна, Григорий Петрович, — неожиданно заявила Лена. — Как раз все говорят, что Коля больше похож на маму, а я больше на папу. И характер у меня, как у папы.

— Может быть… может быть. Спорить я не буду, — сразу согласился гость.

— А почему вы не раздеваетесь? — спросила Лена.

— Потому что мне нужно кой-куда сходить и навести кой-какие справки.

— Ну во-от… — недовольно протянула Лена. — Не успели приехать… Я сейчас поставлю чай.

— Нет, нет! — твердо сказал Мальцев. — К вечеру я вернусь, и тогда мы будем и чай пить, и закусывать, и разговаривать.

— Григорий Петрович, если нас дома не застанете… Мало ли что… Я вам ключ дам. Хотите? — предложил Миша.

— Вот это хорошо. Спасибо, голубчик.

Получив ключ, он в сопровождении Миши обошел всю квартиру, задал несколько незначительных вопросов о режиме дня и уехал.

— Ну знаешь… Ты и молодец, Аля! — почти с восторгом сказал Миша, возвращаясь на кухню, где Лена уже защипывала пирог.

— А что?

— Вот уж я не ожидал. Я думал, что ты испугаешься.

Лена молчала. Она и сама удивлялась своему поведению. Почему она так свободно и непринужденно себя вела? Может быть, потому, что свыклась со своей ролью, почувствовала наконец себя здесь полной хозяйкой? «Маленькая хозяйка большой квартиры», — вспомнила она выражение Константина Потаповича Каратыгина.

Иван Васильевич с тревогой ждал звонка по телефону.

Если в первый год войны уверенные в победе фашисты действовали нагло, почти открыто и мало заботились о маскировке, то сейчас они были пугливы и осторожны сверх всякой меры.

В аптеке Мальцев должен узнать от Шарковского, что Казанков благополучно приехал и вручил письмо Завьялову, но затем бесследно исчез и до сих пор не появлялся.

Куда же исчез Казанков, по мнению Тарантула? Убит или ранен случайным снарядом? Заболел? Нашел жену и, не желая работать на фашистов, сбежал на Большую землю? Арестован как дезертир? А вдруг раскаялся и пошел в органы госбезопасности докладывать, как его завербовали и зачем забросили в Ленинград?

Вторая неожиданность, с которой встретится Тарантул в первый же день, — командировка Завьялова. Как он к этому отнесется? Поверит ли ребятам?..

В дверь постучали, и в кабинет вошел Каратыгин. В морской офицерской форме он выглядел очень солидным, бывалым моряком.

— О-о! Старый морской волк!

— Да, вот видишь… Чего только не наденешь!.. Зашел попрощаться, Иван.

— А куда ты собрался, Костя?

— В Кронштадт.

— В такую-то погоду! Укачает ведь.

— Ну что ж… Потравлю немного. Ничего не поделаешь, — разводя руками, со вздохом сказал Каратыгин, — Рейс небольшой.

— А ты уж и морскими терминами обзавелся.

— Приходится… Ну, как у тебя дела, Иван? Приехало твое насекомое?

— Приехал. Как раз сегодня. Сижу вот у телефона и мучаюсь. Как они там, наши юные разведчики?.. — И Иван Васильевич подробно рассказал о своих опасениях.

— Н-да… — задумчиво произнес майор. — Я тебя предупреждал, Ваня. Покоя теперь тебе не будет. Если даже сегодня все сойдет благополучно, то все равно завтра, послезавтра, каждый день, каждый час твою душу будет глодать червячок… Как они там? Не натворили бы чего-нибудь…

— Ладно, не каркай. «А он, мятежный, просит бури, как будто в бурях есть покой». Помнишь?

— Я не каркаю, а предупреждаю.

— А ведь есть покой в бурях… Как ты считаешь, Костя?

— Не в бурях, а в борьбе.

— Так ведь я о том же и говорю.

— Понятие покоя — сложное понятие, Ваня. И зависит оно от натуры человека. Для Обломова, например, твое понятие не подходит. Но не стоит сейчас философией заниматься.

— Почему?

— Некогда. Поговорим, когда вернусь… Передай ребятам привет…

В это время зазвонил телефон.

— Это кто-нибудь из них, — сказал Иван Васильевич, снимая трубку.

И он не ошибся. Миша очень подробно рассказал о приезде гостя, описал наружность его, принесенный им багаж и даже сообщил, какой примерно вес имеет чемодан и рюкзак.

— Так. Понимаю. Хорошо, — говорил изредка Иван Васильевич, делая пометки в записной книжке. — А он при вас пальто снимал?.. Не снимал. Так. А из карманов ничего не доставал? Пакетиков или коробочек?.. Так. Ну, молодцы! Теперь так, Колюша. Если меня не застанешь, звони к дежурному. Передайте, мол, дяде Ване то-то и то-то… Но звони, только когда уверен, что тебя никто не услышит. Ну, да ты человек опытный, учить не надо…

— Что ты ему льстишь?.. Зазнается! — проворчал Каратыгин, прислушиваясь к разговору.

— Скажи сестренке телефон дежурного, но пускай она заучит его наизусть. Константин Потапыч вам шлет привет и просит, чтобы про шкаф не забывали… Будь здоров, племянничек.

— Ну что… отлегло? — спросил Каратыгин, когда Иван Васильевич положил трубку и пристально посмотрел на друга.

— Отлегло, Костя.

— Ненадолго… Вот помяни мое слово.

— А зачем ты мне это говоришь? — с некоторым раздражением спросил Иван Васильевич. — Зачем? Ну, конечно, я буду беспокоиться, и червяк будет точить… Ну, а что же, по-твоему, делать? Отказаться от операции? Поздно.

— Нет… Я хотел сказать, что дети…

— Что́ дети? — снова сердито перебил его Иван Васильевич. — Дети, дети… Ты как классная наставница. Неужели все педагоги такие?

— Я не педагог, — буркнул Каратыгин.

— Наши дети рвутся в бой. Они хотят работать, бороться с врагом, хотят помогать своим отцам, а вы испугались. Дети! Вы хотите их в вату упаковать и подальше от жизни, от борьбы запрятать…

— Кто это «мы»? — мрачно спросил майор.

— Педагоги.

— Да не педагог я, Иван! Что ты меня дразнишь!

— Удивительное дело! — говорил Иван Васильевич, не обращая внимания на слова друга. Он вышел из-за стола и зашагал по кабинету. — Вы готовите детей к будущей борьбе, а в то же время уничтожаете элементы всякой борьбы в их жизни. Вы хотите их теоретически подготовить к борьбе. А они уже живут! На их глазах такие примеры… Я хотя и не педагог, но всем своим нутром понимаю, на своей собственной шкуре испытал и убедился, что характер создается и закаляется в борьбе. Ты мне как-то жаловался на свою дочь. Капризная, мол, избалованная… А кто виноват? Ты сам. Ты же ее при мне с ложечки кормил… Помнишь? «Скушай, детка, за папу, за маму…» Ребенок есть не хочет, а ты насильно в рот пихаешь…