Герман Матвеев - Тарантул [Трилогия]

— Это когда один, трудно. А если с родными, так ничего. Поделятся.

Она посмотрела ему в лицо, но в темноте разглядела только его строгие глаза.

— Да, когда с родными, — тогда хорошо, — сказала она и отвернулась, чтобы скрыть снова выступившие слезы.

Некоторое время шли молча, чувствуя какую-то неловкость.

— Вы учитесь? — спросила наконец девочка.

— И да и нет. Я работаю, а на работе учусь.

— В ремесленном?

— Нет. Я на судне работаю.

— Вы моряк?

— По названию я моряк, — улыбнувшись, сказал Миша. — А только в море ни разу не ходил.

— Почему?

— Мы на Неве стоим. Вот когда война кончится, тогда поплывем. А вы учитесь?

— Нет. Я работаю.

— Где?

— В мастерской. Мы ватники для фронта шьем.

— Это важное дело, — серьезно сказал Миша. — Все равно как и снаряды.

— Да, конечно. После войны тоже учиться поступлю в ветеринарный институт.

— Почему в ветеринарный?

— Потому что я очень люблю животных. Буду их лечить.

Постепенно неловкость исчезла, и они начали чувствовать себя свободнее. В этой девочке была какая-то привлекательная простота, и Мише приятно было говорить с ней. Коснувшись любимой темы, она забыла о своем горе и рассказала, как до войны у нее дружно жили кошка, две белые мыши и две птички.

— А где они сейчас? — спросил Миша.

— Когда нечего стало есть, я птичек выпустила, а кошка и мышки умерли от голода.

— Кошка не съела мышей?

— Нет. Она их любила, как своих детей. Дуся погибла первая. Мышки еще долго жили, но они так скучали без Дуси. Наверно, от тоски умерли.

— А я люблю собак, — сказал Миша.

— Да. Собаки самые умные и преданные…

Разговаривая, дошли до перекрестка, и девочка остановилась.

— До свиданья. Я сюда.

— Я вас провожу.

Они свернули и тем же медленным шагом пошли вдоль улицы.

— А как вас зовут?

— Елена. А вас?

— Михаил.

— У меня был чижик, звали Мишкой. Пел замечательно. Но ужасный был забияка…

Миша не отозвался, смущенный, что чижик-забияка оказался его тезкой.

— Лена, а вам дома не попадет за карточки? — спросил он через минуту.

— У меня никого нет.

— Как никого?

— Папа на фронте, а мама и бабушка умерли зимой.

У Миши сжалось сердце. Вот почему она так горько плакала… Остаться без карточек в таком положении…

— Ну, а родные?

— Никого здесь нет, — вздохнула девочка. — Тетка живет в Курске, а больше никого.

— Как же вы будете без карточек?

— Не знаю. Что-нибудь придумаю. Да мне немного и надо.

— Огород у вас есть?

— Нет.

— Как же вы проживете? Знаете что… я вам помогу. Обязательно! — горячо сказал Миша.

— Ну, что вы! С какой стати? Я вам чужой человек. Вы меня первый раз видите.

— Совсем не чужой, — вырвалось у мальчика. — Мы же ленинградцы. Можете мне не верить, а только даю вам слово…

— Спасибо, Миша. Вы… хороший.

— Где вас можно увидеть?

Лена молчала. Ей было приятно это искреннее сочувствие, но она была уверена, что завтра мальчик забудет про нее…

В это же время по набережной шагал Пашка Леонов.

— Пропал, Пашка! Ни за что пропал!.. Последний ты теперь подлец. Ох, батя, худо мне! Погубили твоего Пашку. На веки вечные… — бормотал он, размахивая руками.

Во рту держался противный привкус от выпитой водки, в горле першило от табаку. Жалко было проигранных денег, жалко самого себя, злоба сменилась отчаянием. Что теперь делать? Деньги все проиграны, и снова он должен Брюнету тысячу рублей.

Свежий воздух постепенно прояснял его мысли.

Как же это случилось, что он в такой короткий срок проиграл все свои сбережения и стал вором? Неделю-две тому назад он ходил радостный и счастливый. Что бы он ни задумал, все выходило как нельзя лучше. Немного усилий, труда, сообразительности, и Пашка всегда оказывался на первом месте.

Вспомнилась деревня, родной дом. Давно ли он бегал в школу, строил весной в канавах мельницы, а потом, когда организовали МТС, пропадал целыми днями с трактористами! Смышленый мальчишка быстро научился управлять машиной, и в обеденный перерыв ему доверяли даже пахать. Все говорили, что он «толковый», и отец отправил его в ремесленное училище. Город понравился Пашке. Он быстро освоился, быстро догнал и перегнал в учебе свой класс, и все хорошо относились к этому способному деревенскому пареньку…

Сунув руку в карман, Пашка нащупал что-то холодное. Самодельный ключ его работы. Теперь он больше не нужен. Мальчик размахнулся и бросил его далеко в Фонтанку. Слышно было, как булькнул ключ, унося на дно тайну Пашкиного преступления.

Ключ напомнил Пашке о кладовщике училища Степане Степановиче. Ребята звали его Стакан Стаканович. К Пашке старик относился особенно хорошо и не раз ему говорил, что он способный парень и из него выйдет толк.

Теперь Пашка проклинал Брюнета, Кренделя… Это они втянули его в игру. Они погубили Пашку… «Вот и Мишку они хотели сегодня обыграть… Но с Мишкой они ничего не сделают. У него другой характер. Как он обрезал! Сказал — конец! — и ушел. Брюнет ему денег давал в долг, а он не взял. Вот это парень!» — подумал Пашка и пожалел, что он не вышел вместе с ним и не познакомился как следует.

Впереди вспыхнул и погас огонек. Там были люди. Пашка ускорил шаги и достал папиросу. Какая-то сила толкала его вперед. Хотелось скорее отряхнуться от грязи. Хотелось быть среди хороших людей с чистой совестью…

— Эй, паренек! Одолжи закурить, — окрикнул мужской голос.

Пашка остановился. Синяя лампочка под воротами соседнего дома слабо освещала военный грузовик. Около него копошился водитель, что-то исправляя, а на машине сидел бородатый солдат.

— А у тебя огонь есть? — спросил Пашка, подходя к машине и протягивая солдату папиросу.

— Найдем. Вот спасибо, малый… Весь день не курил.

— А ты куда едешь, дядя?

— Приехали вот в город Ленинград с фронта.

— С Финского?

— Точно.

Солдат зажег спичку, прикурил и дал прикурить Пашке.

— У нас в батальоне два таких же пострела, вроде тебя…

— А что они делают?

— Дела на фронте хватает… Разведчики. Один с отцом вместе воюет, а второй приблудный.

Помолчали. Пашке не хотелось отходить от солдата. В голосе его услышал он родные деревенские нотки.

— Дядя, а что такое совесть? — неожиданно спросил мальчик.

Солдат ответил не сразу.

— Совесть? Вот, скажем, у тебя есть мать?

— Ну, так что?

— Вот, скажем, велит тебе фашист родную мать застрелить, чтобы себе жизнь спасти. Если совести у тебя нет, ты застрелишь…

— А если не мать, а другого человека?

— А это — какой человек… Тут тебе твоя совесть в аккурат и подскажет. Врага стреляй, а друга грудью заслони. Или вот, скажем, предатель, кто против своих пошел. У того тоже совести нет…