Кен Фоллетт - Трое

Теперь оставалось лишь ждать.

Они сидели на камбузе «Стромберга» – точно таком же, как и на «Копарелли», где им вскоре предстоит сражаться и умирать. Дикштейн инструктировал Аббаса:

– Итак, высаживаетесь на носу и берете под контроль переднюю палубу. Размести людей в укрытии, там и оставайтесь. Как только появится противник – снимайте. Самое главное – старайтесь не подставляться под огонь с мостика.

Развалившись в кресле, Аббас еще больше напоминал танк. Хорошо, что они в одной команде.

– И первыми не стреляем, – уточнил он.

Дикштейн кивнул.

– Да. У вас есть шанс пробраться на борт незаметно. Нет смысла открывать огонь, пока остальные не подоспеют.

Аббас кивнул.

– Я смотрю, Поруш в моей команде. Ты в курсе, что он мой зять?

– Да, и единственный тут женатый человек. Я подумал, что ты захочешь за ним присмотреть.

– Спасибо.

Файнберг поднял голову, отвлекшись от затачивания ножа. В кои-то веки тощий американец не ухмылялся.

– Как полагаешь, что там за люди?

Дикштейн покачал головой.

– Да кто их знает… Или армия, или фидаи.

Файнберг ухмыльнулся.

– Лучше бы армейские – мы состроим зверские рожи, тут они и сдадутся!

Шутка была так себе, но все засмеялись.

Иш, как всегда пессимистично настроенный, сидел с закрытыми глазами, положив ноги на стол.

– Самое сложное – перебраться через леера: мы будем беззащитны, как младенцы, – заметил он.

– Да, но ты учти: они думают, что мы не знаем о засаде, и рассчитывают на легкую победу. К тому же в темноте…

Вошел капитан.

– «Копарелли» в зоне видимости.

Дикштейн встал.

– Пошли. Удачи, ребята. И помните – пленных не берем.

За несколько минут до рассвета от «Стромберга» отплыли три шлюпки.

Судно тут же растворилось во мраке ночи: погасли навигационные огни, палубные иллюминаторы, лампы в каютах, даже ниже ватерлинии все отключили, чтобы на «Копарелли» никто не спохватился раньше времени.

За ночь погода испортилась. По мнению капитана «Стромберга», штормом это назвать было нельзя, и все же дождь лил потоками, палубу продувал сильнейший ветер, а волны поднимались так высоко, что Дикштейну пришлось крепче вцепиться в скамью.

Какое-то время они плыли в кромешной тьме: даже лиц не разобрать.

Файнберг нарушил тишину, пытаясь храбриться:

– Эх, говорил я, надо было отложить рыбалку до завтра!

Дикштейн, как и остальные, поддался суеверию: под штормовкой и спасательным жилетом у него был надет старый отцовский жилет, в кармане которого лежали разбитые часы, когда-то остановившие немецкую пулю.

Роман с Сузой и ее предательство словно вывернули его наизнанку: все прежние ценности и мотивы перетряхнулись, а новые, приобретенные с ней, обратились в пыль. У него все еще оставались какие-то желания: выиграть этот бой, добыть уран для Израиля, убить Хасана, – но теперь ему стало совершенно безразлично, что будет с ним самим. Внезапно он понял, что не боится ни боли, ни смерти. Суза предала его, и ему больше не хотелось долгой жизни. Израиль получит свою бомбу, Эстер упокоится с миром, Мотти дочитает «Остров сокровищ», а Игаэль присмотрит за виноградником.

Дикштейн крепче сжал ствол автомата.

Они взлетели на гребне волны и, опустившись, внезапно увидели «Копарелли».

Маневрируя передним и задним ходом, Ливай Аббас подплыл к носовой части судна. Белый сигнальный огонь над ними давал хорошее освещение, а изгиб корпуса скрывал шлюпку от тех, кто находился на палубе или на мостике. Когда лодка подошла к трапу, Аббас обвязал конец вокруг пояса, затем, помедлив, сбросил штормовку, достал автомат и повесил на шею. Поставив ногу на бортик, он дождался нужного момента и прыгнул.

Вцепившись в трап руками и ногами, Аббас отвязал веревку и прикрепил ее к перекладине. Добравшись почти до самого верха, он остановился: через леер нужно перебираться как можно кучнее.

Он глянул вниз. Шарретт и Сапир уже догнали его. Поруш прыгнул, но промахнулся и скользнул вниз. На мгновение у Аббаса перехватило дыхание, впрочем, зятю удалось уцепиться за перекладину и удержаться. Аббас подождал, пока тот поднимется выше, затем перевалился через леер. Мягко приземлившись на четвереньки, он скрючился возле планширя. За ним проворно последовали остальные: первый, второй, третий. Сигнальный огонь светил прямо над ними, выставляя людей как на ладони.

Он осмотрелся. Шарретт был самым маленьким и гибким, как змея. Аббас коснулся его плеча.

– Укройся у левого борта.

Шарретт прополз пару метров голой палубы, дальше его частично скрыл приподнятый край носового люка.

Аббас оглядел палубу. Их могут заметить в любой момент. Еще секунда – и обрушится град пуль. Скорее, скорее! В верхней части форштевня он приметил барабан якорной лебедки.

– Сапир! – Аббас показал туда, и Сапир пополз на заданную позицию.

– Я хочу на кран, – сказал Поруш.

Аббас посмотрел на деррик, возвышающийся над передней палубой. Кабина управления находилась метрах в трех от палубы: опасная позиция, однако тактически выгодная.

– Давай, – кивнул он.

Ну и толстая же у него задница, подумал Аббас, провожая зятя взглядом, раскормила его сестренка на славу. Поруш добрался до подножия крана и принялся карабкаться наверх. Аббас задержал дыхание – если сейчас кто-то посмотрит в ту сторону… Но тот уже благополучно добрался до кабины.

Позади него торчал козырек лестницы, ведущей вниз. Вряд ли там находится кубрик – слишком мал, больше похоже на склад. Аббас заполз под козырек, присел у подножия лестницы и тихонько приоткрыл дверь. Внутри было темно. Успокоенный, он закрыл дверь и пристроил автомат на верхнюю ступеньку.

На корме света почти не было, и шлюпке Дикштейна пришлось подойти очень близко к правому борту. Гиболи, командиру группы, никак не удавалось удерживать лодку на месте. Дикштейн нашел багор и уцепился за трап, то подтягивая лодку ближе, когда волна грозила отогнать их, то отпихивая, чтобы избежать столкновения.

Гиболи, бывший армеец, настаивал на соблюдении израильской традиции: офицеры должны идти первыми. Он всегда носил головные уборы, чтобы скрыть намечающуюся лысину, и сейчас щеголял в берете. Пригнувшись, Гиболи дождался, пока волна поднесет лодку поближе к борту судна, и прыгнул. Удачно зацепившись, он проворно вскарабкался по трапу.

Ожидая своей очереди, Файнберг пошутил:

– Значит, я считаю до трех и открываю парашют, так?

Следующим полез Кацен, за ним Рауль Доврат. Дикштейн бросил багор и прыгнул. Задрав голову, он увидел сквозь потоки дождя, что Гиболи уже перекидывает ногу через леер.

Оглянувшись через плечо, Дикштейн увидел на небе бледно-серую полоску, первую предвестницу зари.