Алистер Маклин - Темный крестоносец [Черный сорокопут Черный крестоносец]

— Спускайтесь, оба.

Я пошел первым: десять влажных узких ступенек по стальной вертикальной лестнице. За мной спускалась Мари. Не успела ее голова сравняться с поверхностью палубы, как крышка люка захлопнулась и мы услышали, что замок тоже вернулся па свое место. Мари осилила последние две ступеньки, и мы огляделись.

Какая, к черту, каюта?! Камера, темная, как могила, тюремная камера. Нет, правда, не совсем темная. Крохотная лампочка в стеклянном плафоне, опутанном стальной сеткой. Только-только чтобы разглядеть, куда ступить. Но какая вонь! Как будто здесь прошлась бубонная чума, вильнув смердящим шлейфом смерти. Я никак не мог понять источника этой вони. Вот, пожалуй, и все, что я мог бы сказать о том трюме, куда нас спустили. Выход из него был единственный. Он же и вход. В кормовой части поперек судна шла деревянная переборка. Меж двух досок я заметил щель. Заглянув в нее, ничего не увидел, но почуял запах. Машинное масло, а следовательно, машинное отделение, сомнений никаких. В этой же переборке обнаружил небольшую дверь. Она была незаперта и вела в примитивного устройства туалет. Там же находилась и старая проржавевшая раковина. Из крана при небольшом усилии можно было выжать небольшую струйку бурой воды неморского происхождения. С обеих сторон переборки, ближе к углам, я обнаружил два отверстия в полу диаметром по шесть дюймов каждое. Туда тоже сунул нос, но, как и следовало ожидать, ничего интересного не нашел. Вероятно, вентиляционные ходы, изобретение века. Но в такую безветренную ночь и на стоянке они вообще бесполезны.

По всей длине переборки выстроились в четыре ряда перегородки из деревянных реек, по типу штакетника. Между двух рядов, ближних к правому и левому бортам, были сложены до самого верха деревянные ящики и открытые коробки. Свободными оставались только вентиляционные отверстия. Между внутренними и внешними рядами реек тоже были сложены ящики и еще мешки, но только до середины высоты переборки. Между двух внутренних рядов, идущих от того места, где предполагалось машинное отделение, и до двух небольших дверей в противоположном направлении был небольшой проход приблизительно фута в четыре шириной. Пол в этом месте, по всей видимости, мыли в последний раз во время вступления на престол короля.

Итак, я внимательно оглядывал наше безрадостное прибежище и, чувствуя, как сердце потихоньку пробирается в пятки, надеялся только на то, что в такой темноте Мари Хоупман сможет различить па моем лице выражение непоколебимого мужества, которое я все время пытался сохранить. В этот момент желтовато-грязный свет, исходящий от лампочки сверху, поменялся на густо-красный, со стороны кормы послышался пронзительный вой, секунду спустя затарахтел дизельный двигатель, судно нервно затряслось как в падучей, потом постепенно успокоилось, и я услышал над головой шлепанье ног по палубе. Небольшой крен на правый борт (отход от пристани дал нам дополнительное доказательство тому, что мы уже в пути).

Я отвернулся от переборки и тут же натолкнулся на Мари Хоупман, схватил ее за руку, чтобы поддержать, да и самому ненароком не свалиться. Кожа на руке у нее была влажная, «гусиная» и ледяная. Я чиркнул спичкой и взглянул на нее, но Мари от неожиданной вспышки света зажмурилась. Светлые волосы спутанной копной падали на лоб и щеку, тонкое шелковое платье настолько вымокло и облепило ее, что походило скорее на оболочку кокона. Мари тряслась, как в лихорадке. Тогда я вдруг почувствовал сам, что в этой крысиной дыре чертовски холодно и сыро. Я загасил спичку, стащил с ноги башмак и принялся колотить им по переборке. Никакого эффекта. Поднялся на несколько ступенек и заколотил в крышку люка.

— Что это вы такое вытворяете?! — возмутилась Мари Хоупман.

— Если нам немедленно не отдадут одежду, у меня на руках окажется больная двусторонней пневмонией.

— А не лучше ли поискать оружие? Вам не приходило в голову задаться вопросом: почему и зачем нас сюда притащили?

— В расход что ли пустить? Ерунда! — Я попытался небрежно рассмеяться, но у меня ничего не получилось. Вместо смеха послышалось настолько неубедительное кудахтанье, что самому неловко стало.— О том, чтобы пустить нас на корм рыбам, не может быть и речи. Во всяком случае, не теперь. Зачем надо было тащить меня сюда? Это можно было сделать и в Англии. А если так необходимо уничтожить меня, то зачем тогда вы здесь нужны? Это во-первых, и во-вторых. А в-третьих, к чему такие сложности с посадкой на корабль? Мы проезжали по дороге сюда канал — по булыжнику на шею и... бултых! Все шито-крыто. Есть еще и в-четвертых: капитан Флек похож на кого угодно — хулигана, мошенника, но только не на убийцу.— Так держать, Бентолл! Если будешь повторять это через каждые пять минут, может быть, и сам поверишь. Мари Хоупман притихла. Может быть, в моих философствованиях действительно есть разумное зерно?

Через пару минут я решил повторить попытку и снова заколотил в переборку. На этот раз меня, видимо, услышали, потому что не прошло и полминуты, как поднялась крышка люка и яркий луч фонаря скользнул вниз.

— Будьте так любезны, дорогие гости, перестаньте барабанить.— Голос у Генри был чрезвычайно недовольный.— Поспали бы лучше.

— Где наши чемоданы? Нам нужно переодеться в сухое. Моя жена промокла насквозь.

— Даю, даю,— проворчал он.— Идите сюда, оба.

Мы подошли. Он спустился вниз и, приняв сверху от кого-то, кого мы не видели, четыре чемодана, отошел в сторону, чтобы пропустить того, кто спускался следом. Это был капитан Флек: с револьвером, фонарем и окутанный парами виски. Этот запах принес приятное разнообразие в душную вонь трюма.

— Прошу прощения, что заставил ждать,— радостно провозгласил он.— Замки на ваших чемоданах очень хитрые. Итак, Бентолл, у вас нет оружия?

— Конечно, нет.— Было, но осталось под матрасом в отеле «Гранд Пасифик», — Что это за вонь здесь?

— Вонь? Неужели? Он принюхался с блаженством знатока, склонившегося над бокалом «Наполеона». Копра и плавники акулы. В основном копра. Говорят, очень полезно.

— Да уж, конечно,— буркнул я.— И сколько же нам придется торчать в этой дыре?

— Это вам не яхта...— возмутился было Флек, но вдруг осекся.— Не знаю, посмотрим. Может быть, еще несколько часов. Завтрак в восемь.— Он осветил фонарем все помещение и сказал уже несколько виноватым тоном: — Нам нечасто приходится принимать на борту женщин, мадам, во всяком случае, таких. Надо было, конечно, получше все прибрать. Не снимайте на ночь башмаки.

— Это еще почему?

— Тараканы.— Он сокрушенно покачал головой.— Любят кусать за ноги, подлюки. — Он быстро направил луч фонаря на одну из стен, и мы тут же увидели парочку темно-коричневых усатых монстров не менее двух дюймов в длину, которые поспешно скрылись из виду.