Джордж Джонас - Месть

Но Ганс не пошел бы ночью к утиному пруду, если бы кто-нибудь следовал за ним. Конечно, из машины, идущей по Остпаркштрассе, легко было увидеть, как Ганс входит в парк. И кто-нибудь, изучивший его привычки, легко мог догадаться, где его найти. Но о существовании утиного пруда никто, кроме Авнера и Стива, знать не мог.

Парк был велик. Ганс мог направиться куда угодно. Найти его в парке было немыслимо. Человек, посланный, скажем, террористами, чтобы его убить, мог окоченеть до того, как наткнулся бы на Ганса, в этом маленьком уединенном от мира уголке. Ганс не был ограблен. Кто же в таком случае, кроме террориста, мог его убить?

Авнер вынул из его кармана бумажник, в котором были немецкие водительские права и удостоверение личности. Никаких других документов не было. Авнер заметил, что более всего сгустков крови скопилось на груди Ганса. Он нащупал в этом месте и продолговатую дыру в свитере. Уверенности быть не могло, но, вероятнее всего, Ганс был убит ножом. Это было совсем непонятно. Как мог кто-нибудь подойти к Гансу настолько близко, чтобы ударить его ножом? Почему Ганс не вытащил пистолет? Значит ли это, что он ничего опасного для себя не заметил? Или нападающий навел сам на него дуло пистолета? Но в этом случае невозможно было себе представить, чтобы Ганс не шелохнулся и покорно ждал, чтобы его зарезали. При виде ножа он непременно должен был хотя бы рефлекторно поднять руки в протестующем жесте. Однако Авнер нигде — ни на перчатках, ни на рукавах, не смог обнаружить порезов или следов крови. Казалось, что Ганса зарезали во сне.

Невероятно.

Авнер тут же подумал о том, что мало что знает о сексуальной жизни Ганса. Ганс был женат, но это могло и ничего не значить. Никаких намеков на гомосексуальные склонности в поведении Ганса не было. Даже мысль об этом казалась в общем нелепой. Но ведь Авнер и в самом деле ничего о нем не знал. Остпарк зимой, в январе вряд ли был подходящим местом для свиданий гомосексуалистов. Но что если Ганс ошибся и попытался сделать кому-нибудь неподобающее предложение? Может быть, это было причиной его смерти?

Авнер не стал делиться со Стивом своими мыслями, поскольку они и ему самому казались абсурдными, а Стив за такие предположения мог и ударить.

— Я пойду звонить, — сказал он Стиву. — Жди меня у входа в парк.

Ближайший телефон-автомат на Остпаркштрассе находился всего в десяти минутах ходьбы от парка. Авнер позвонил Луи в Париж.

— Ситуация, подобная той, что сложилась в Лондоне, — сказал он. — Разрешите, я вам объясню, где я нахожусь.

Луи молча его выслушал. Авнер подробно объяснил ему, где они со Стивом будут поджидать людей «папа».

Француз ни о чем больше спрашивать не стал. Ничего объяснять не стал и Авнер. Луи только спросил:

— Могу я еще что-нибудь для вас сделать?

— Не сейчас во всяком случае, — ответил Авнер. — Спасибо.

Это был их последний разговор. Хотя тогда Авнер этого еще не знал.

Вдвоем со Стивом они стояли у главного входа в парк. Около полутора часов они ждали прихода людей, которые должны были забрать тело Ганса. Позднее Авнер вспоминал, что они даже не чувствовали холода. Оба молчали. Говорить, как будто было не о чем. За все это время они обменялись лишь двумя репликами.

— Ты звонил «папа»? — спросил Стив. — Скажи, ты не думаешь, что они причастны к этому делу?

— Нет, не думаю, — ответил Авнер.

Это так и было. Но в любом случае в данной ситуации ни к кому другому обратиться было нельзя. Даже если он ошибался относительно «папа». Немецкая полиция, обнаружив тело Ганса, могла начать расследование. Допустить этого Авнер не мог. Пусть даже Ганс был убит при содействии Ле Груп. И теперь ими же будет похоронен. Вреда ему причинить уже никто не сможет.

Через некоторое время Стив заговорил вновь:

— Было время, когда я думал, что мы просто молодцы. Может быть, это было всего лишь везением. А теперь счастье от нас отвернулось.

Авнер ничего не ответил. Что он мог сказать по этому поводу? Замечание Стива в эту ночь как нельзя лучше подытоживало их деятельность.

Люди «папа» прибыли в начале пятого в небольшом грузовичке, который мог въехать на территорию парка, не вызывая никаких подозрений. Авнер и Стив проводили их к утиному пруду. Тело Ганса положили в брезентовый мешок и отнесли в грузовичок. Рабочие были немцы. По всей вероятности, обслуживающие машины скорой помощи или похоронные бюро. На всю процедуру они затратили семь-восемь минут. Грузовичок выехал из парка задним ходом по той же узкой, неровной тропе.

Еще несколько минут Авнер видел все удаляющиеся задние огни грузовика между темными деревьями. Все было кончено. Ганса не стало. Так же, как не было уже на свете ни Карла, ни Роберта. Как будто никогда их и не было.

В течение следующих недель Авнер и Стив пытались решить, что делать дальше. Вернее — откладывали решение. Занялись устройством будничных дел. Они ликвидировали квартиру Ганса. Сменили свою на новую. По доверенности, оставленной в свое время Гансом, продали его магазин антикварной мебели. Полетели в Париж, расплатились с Кэти (Луи не было). Затем отправились к жене Ганса, которая жила в маленьком городке во Франции. Она была израильтянкой. Совсем не похожей на жену Роберта.

— Ганс с вами? — спросила она по телефону.

— Видите ли, его нет, — ответил Авнер.

— Я понимаю, — сказала она, немного помолчав.

Она поняла все сразу. И объяснять не пришлось. Когда они к ней приехали, она забрала чемодан с вещами Ганса и пригласила Авнера и Стива в гостиную. Предложила чаю. И только через несколько минут попросила рассказать все, что только они могут. Во всех деталях. Деталей было немного. Затем она захотела узнать, где похоронен Ганс.

Авнер взглянул на Стива.

— Мне очень жаль, — выговорил он наконец, но я ничего по этому поводу сказать не могу. Я… Никто не знает.

— Я понимаю, — опять повторила она, все еще сохраняя самообладание. — Извините, я сейчас. — И вышла в другую комнату. Минут через пятнадцать она вернулась. Глаза ее уже были сухи. Только слегка покраснели. — Простите меня, ради Бога, — сказала жена Ганса. — Я знаю, что должна держать себя в руках. Не хотите ли еще чаю?

Авнер попытался вручить ей конверт с деньгами. Она отказалась. Посидев еще несколько минут, Авнер и Стив поднялись. Оба были подавлены. В этом ничего удивительно не было. Новым было чувство стыда и какой-то вины. Казалось, что виноваты во всем они. Появилось и ранее неведомое им ощущение собственной безответственности. Будто они затеяли легкомысленную игру с жизнью — самым ценным, что есть на земле.

Возможно, что встреча с вдового Ганса укрепила их в решении закончить все дела. Они этого вопроса больше не обсуждали, разве что в нескольких словах. Каждый в отдельности понимал, что решение уже принято. Они закрывали один за другим свои счета в банках Амстердама, Цюриха и Парижа. Их оставалось только двое. Продолжать что-либо было бессмысленно.