Михаил Любимов - Как убивали Бандеру

Таков писатель Джон Ле Карре, в сущности, одинокий волк со своей независимой, очень человеческой точкой зрения.

В ту ночь, как обычно перед сеансом радиосвязи с Центром, я спал ужасно. Проклятый лондонский туман просачивался сквозь окна, в глотке першило, временами налетал ветер, завывая, словно голодный шакал. Боясь разбудить жену (будучи «совой» она сидела по ночам у телевизора, ложилась поздно, спала чутко и больно тыкала мне ногтем в бок, когда я храпел), я тихо придвинулся к краю нашей железной кровати, бесшумно приподнялся, осторожно спустил ноги и босиком пробрался на кухню, где находился радиоприемник, замаскированный под стиральную машину «Минутка».

Шифротелеграмма из Центра была выдержана в строго приказном тоне:

«Совершенно секретно.

Полковнику Карле.

Вам предписывается под надлежащей легендой выехать в деревню Сарратт (графство Хертфордшир) для срочного изъятия контейнера с ценными материалами из тайника «Вельзевул». Тайник расположен на кладбище приходской церкви Святого Креста, в двух футах к северу от могилы семьи Клаттербаков, известных сквайров, проживавших в этой деревушке. Одновременно наведите справки о некоем мистере Эдмондсе, жителе Сарратта, который подозревается нами в связи с английской разведкой. Операцию следует провести с принятием максимальных мер предосторожности, с самой тщательной проверкой, и в воскресенье, когда английская контрразведка отдыхает и расслабляется. Об исполнении доложите немедленно.

О, если бы это был Александр Сергеевич! Нет, Пушкин был моим непосредственным начальником в Москве, генералом с жутким характером, обожавшим снимать стружку со своих подчиненных. Он устраивал такие разносы, что некоторых наших сотрудников уносили прямо с его совещаний с инфарктом, а в его секретариате всегда стояли бутылочки с валерьянкой или валидолом, которые ожидавшие аудиенции истребляли в огромном количестве, словно водку.

Еще одно угробленное воскресенье! Все нормальные англичане на уик-энд выезжали на пикники или мирно тянули свой скотч дома, естественно, и английская контрразведка блюла эти святые для англичанина дни, и тут Пушкин был, наверное, прав. Но главным было то, что Пушкин по натуре являлся типичным разгильдяем, не умел строить работу планомерно и потому сталкивал весь воз в конце недели. Переть в чертов Сарратт при моих остеохондрозе, камнях в печени, геморрое и диких мигренях! Десять лет на нелегальной работе в Англии не прошли даром, работать приходилось и днем и ночью, придумывая самые неимоверные трюки, дабы запутать вездесущую МИ-5, английскую контрразведку. С самого начала мне не повезло с «прикрытием»: Пушкин приказал мне открыть маленькую сапожную мастерскую, чтобы не привлекать внимания властей, — кого интересует убогий сапожник-одиночка?

Во время подготовки в Центре я неплохо освоил сапожное дело и даже для практики ремонтировал обувь почти всех сотрудников нашего отдела, к сожалению, бесплатно. В то время я предполагал, что это прикрытие даст мне массу свободного времени не только для проведения разведывательных операций, но и для размышлений в пабе за кружкой пива или для визитов в Ковент-Гарден, однако работа закрутила меня на все сто. Мы сняли помещение в полуподвале старого дома в бедном районе Спайтфилдс, что в трущобном Ист-энде (конечно, я хотел арендовать что-нибудь поприличнее, но скупердяй Центр, как всегда, экономил народные деньги), зарегистрировали свое частное предприятие и приступили к работе. Жена Татьяна занималась закупкой клея, гвоздей, кожи, каблуков и прочих аксессуаров, необходимых в сапожном деле, я же был хозяином и работником в одном лице. О, этот Спайтфилдс, район иммигрантов и голодранцев, которых я возненавидел уже в первый год своих трудов! Богатые хороши тем, что просто выбрасывают на помойку изношенные туфли, что же касается бедных… Целый день ко мне сносили обувь: дырявые подметки и сломанные каблуки было несложно просто заменить, но что делать с треснутой, покоробившейся кожей, с огромными, разодранными дырами для шнурков, совершенно косыми и кривыми туфлями двадцатилетней давности, а то и просто антикварными? К тому же обувь часто приносили невымытой, словно неделю ползали по болотам в поисках собаки Баскервилей. На свою беду я никому не отказывал, боясь жалоб в полицию и скандалов, это сделало мою сапожную мастерскую чрезвычайно популярной среди местных жителей, народ валил ко мне целый день, и я не успевал разогнуть спину.

Вначале Татьяна помогала оформлять мне заказы, но уже через полгода увлеклась верховой ездой и регулярно гарцевала на белом, в яблоках коне около Кенсингтонского дворца рядом с Гайд-парком. Она выросла в семье начальника охраны товарища Сталина, причем не в душном Кремле, а на даче вождя в солнечном Сочи, и однажды удостоилась розы, сорванной вождем во время гуляния среди кипарисов. Там она и приучилась гонять на кобылах и жеребцах из конюшен товарища Сталина. Но одно дело бесплатная езда, а другое дело — жуткие английские цены. На это уходила изрядная часть зарплаты, которая после перестройки не только была скудной, но и выплачивалась Центром нерегулярно с обычной ссылкой на сложное экономическое положение в России. Вырученные за работу деньги я был обязан оприходовать и сдать в местный банк — мой счет, разумеется, строго контролировался специальными эмиссарами Центра, временами наезжавшими в Лондон (кстати, они проводили дни в бесконечных пьянках за мой счет).

Но все это мелочи по сравнению с огромной грудой обуви, которая хаотично валялась в углу мастерской! Она так душераздирающе воняла, что очень скоро у меня начались мигрени, иногда кончавшиеся рвотой, я убить хотел всех бедняков, которые бесконечно латают свою обувь, изнашивая ее до последнего издыхания! Я уже возненавидел весь пролетариат вместе с Марксом и Энгельсом! От постоянного сидения в сгорбленном состоянии развились радикулит и остеохондроз, иногда я вообще не мог разогнуться и выползал со своего рабочего места на четвереньках. Нерегулярное питание привело к язве, порой перегрузки приводили к потере координации движений, и однажды я пробил себе гвоздем палец и угодил в больницу.

Но нужно думать о выполнении приказа грозного Пушкина — тут на меня навалился такой невроз, что, еле успев доползти до постели, я залез под одеяло и накрыл голову подушкой…

«Шпионы!» — кричали все вокруг. И шпионы просачивались через щели в окнах, просовывали длинные носы в двери, выпадали из паутины на потолке, выпрыгивали из капель, падающих в умывальнике, помахивали хвостами через дырки в паркете, щекотали меня своими усами, впивались в бока маленькими клыками. «Шпионы!» — кричали стены, пожелтевшие фикусы в горшках на подоконнике, фаянсовые чашки, громыхавшие в буфете. Я сорвал подушку с головы и увидел Татьяну в стареньком, еще московском халатике, который из экономии мы прихватили с собой на «нелегалку».