Борис Соколов - Абхазская повесть. (Художник С. Бродский)

- Тогда приезжайте. Только смотрите, ненадолго.

Через четверть часа Чиверадзе уже входил в кабинет главврача.

- Сколько времени вам нужно? - спросил Шервашидзе.

- Хандрит? - не отвечая, спросил Иван Александрович.

- Да, но это нормально. У него есть семья?

- Нет. Но из Москвы приехала его бывшая жена, просит разрешить свидание.

- Бывшая? - удивленно переспросил Шервашидзе. - Бывшая, - повторил он машинально. - Это хуже. Дайте сперва я поговорю с ней сам.

- Хорошо! Я пришлю ее.

- Только не сегодня! - предупредил хирург.

- Согласен! - кивнул Чиверадзе. - А теперь пойдемте.

Увидев Ивана Александровича, Дробышев обрадовался. Он любил этого веселого и энергичного человека, бывшего для него примером лучших чекистских традиций. Еще в Москве, напутствуя Федора, Березовский много говорил о Чиверадзе, и, проработав с ним этот напряженный, тяжелый год, Федор убедился в правоте Василия Николаевича. С Чиверадзе ему работалось легко, и он с радостью видел, что его отношение к начальнику разделяют и остальные работники оперативной группы. Бывали минуты, когда все не ладилось, задача, над которой они бились, казалась неразрешимой, но приходил Чиверадзе и, выслушав все за и против, подсказывал решение. И очень часто, почти всегда, оно было правильным.

Придя в ЧК еще юношей, Чиверадзе учился у своих старших товарищей искусству борьбы с врагом. После установления в Грузии Советской власти, он, по решению Центрального Комитета партии, был направлен в Абхазию, и вот уже десять лет бессменно руководит одним из участков работы.

- Ну, здравствуй, Федор, здравствуй! - Чиверадзе был искренне рад, он не думал увидеть Дробышева живым. - Как ты себя чувствуешь?

От волнения раненый не смог ответить и только, улыбаясь, кивнул головой.

Немного успокоившись, Федор, не отпуская руки Ивана Александровича, спросил:

- Как там дела? Неужели ушли?

- Ушли, брат, ушли, но теперь, думаю, ненадолго. Через несколько дней, когда ты немного окрепнешь, я приду и расскажу все подробно. Сейчас же ответь мне на несколько вопросов.

Он посмотрел на стоявшего рядом Шервашидзе. Тот понял, что мешает, и вышел.

Когда дверь закрылась, Чиверадзе присел на край кровати и негромко спросил.

- Кто приходил к тебе ночью у Квициния? Ты его знаешь?

- Это был человек Зарандия, - медленно ответил Дробышев. - Он сказал, что в Бак-Марани, в доме Минасяна, находится связной из города. Идет в лес, на встречу с Эмухвари.

- Ты не спросил, откуда он это знает?

- Конечно, спросил. Он ответил, что по заданию Зарандия бывает у Минасяна. Зарандия тут же подтвердил это. Придя к Минасяну в этот день, он застал у него незнакомого человека. Ему показалось, что Минасян и незнакомец растерялись. Когда он уходил, хозяин дома проводил его. Во дворе он спросил у Минасяна, кто этот человек. Тот смутился и промолчал. Когда они дошли до тропы, хозяин оглянулся на дом и шепнул, что это связной из города, идет в лес, к Эмухвари. Просил никому не говорить об этом. У тропы они попрощались, Минасян вернулся в дом, а он побежал в селение, чтобы сообщить в Сухум.

На почте ему сказали, что Зарандия здесь, у Квициния. Ну он и пришел к нам. Он посоветовал нам во что бы то ни стало захватить этого связного.

- Зарандия не говорил тебе, кто этот его человек?

- Когда тот ушел, Зарандия сказал, что это Акопян из селения Гульрипш. - Дробышев попытался приподняться на постели и с волнением спросил: - Постойте, разве этот человек не передал вам моей записки?

Иван Александрович отрицательно качнул головой.

- Никто не приходил. Ловушка.

Дробышев кивнул головой.

- Надо искать этого Акопяна, - произнес он.

- Искать и немедленно! - ответил Чиверадзе. - Перевернем весь берег, а найдем!

- Иван Александрович, а в городе известно, что я пришел в сознание? - спросил Федор.

- А что?

- Мне кажется, неплохо будет, если мы их успокоим. - Он грустно улыбнулся. - По логике вещей, моя смерть кое-кого бы устроила. Ведь как-никак я единственный свидетель. Я видел Эмухвари. Ну хорошо, - заметив протестующий жест своего собеседника, согласился Дробышев. - Они в лесу, и им на это наплевать. Но Минасян? Теперь он уже не сможет отрицать свое участие в банде!

Федор откинулся на спину и тяжело дышал. Большие прозрачные капли пота выступили у него на лбу.

- А Акопян? - сказал он, немного отдохнув. - Кто, как не я, уличит его в предательстве? И потому пусть думают…

- Понятно! - перебил его Чиверадзе. - Теперь помолчи. Тебе вредно много говорить. Сандро! - позвал он хирурга.

Подходя к кровати, врач улыбался, но глаза его тревожно смотрели на раненого.

- Неужели не наговорились? - повернулся он к Чиверадзе. Стоя к раненому боком, хирург незаметно делал протестующие знаки.

- Сейчас закончим, - сказал Иван Александрович, - Не беспокойтесь, Сандро, он будет молчать, сколько вы потребуете. Скажите мне, кто уже знает, что Дробышев пришел в сознание?

- Как кто? Я, сестра знает.

- А кто еще?

- Да, видимо, пока никто. Но не беспокойтесь, у нас в городе этот секрет долго не продержится.

Чиверадзе перебил словоохотливого хирурга.

- Дорогой Сандро! Мне очень хотелось бы, чтобы наш раненый оставался некоторое время в бессознательном состоянии.

Шервашидзе удивленно посмотрел на Чиверадзе и перевел взгляд на Дробышева. Федор улыбнулся.

- Вы что, кацо, решили меня разыграть?

- Да нет, дорогой, но нужно, понимаете, очень нужно, чтобы окружающие думали, что он, - Чиверадзе кивнул на Федора, - еще без сознания. Понятно?

- Пожалуйста, если это вам нужно, - обиженно сказал Шервашидзе.

- Договорились! Давайте сюда вашу сиделку. Шервашидзе нажал кнопку звонка.

- Садитесь, Этери, - сказал он вошедшей сестре, - слушайте внимательно. Вы говорили кому-нибудь о том, что Дробышев пришел в себя?

- Нет, батоно, - ответила она, смущенная и официальным тоном главврача и присутствием Чиверадзе.

- Не успела значит, - улыбнулся Шервашидзе.

- Так вот, запомните, - вмешался Чиверадзе, - Дробышев очень плох и до сих пор без сознания. Да, да, очень плох, и вы думаете, он не выживет, - повторил он, увидев ее удивленное лицо. - Так и говорите всем и никого к нему не пускайте. Поняли меня?

Она закивала головой.

- А вас никто не расспрашивал о состоянии здоровья Федора Михайловича? - спросил Иван Александрович.

- Расспрашивали! - сказала Этери.

- Кто? - насторожился Чиверадзе.

- Да все и каждый день.

- Все - это не то, - разочарованно протянул Иван Александрович. - А кто-нибудь особенно не интересовался?

- Особенно? Нет, никто! Ваши звонили и приходили часто, все спрашивали о здоровье.

- А вы что говорили им?

- Как что? - она взглянула на Чиверадзе. - Правду говорила. Они и вино, и фрукты приносили, просили передать.