Андрей Ольшанский - Записки агента Разведупра

Подавая мне разукрашенную бриллиантовым браслетом и кольцами руку, дама назвалась:

— Варвара Павловна Гибсон.

Я назвался псевдонимом, как мне повелел Павлоновский.

Комбриг оказался прибывшим с юга Богуньским, начальником украинской бригады, расположенной в Переяславле, а щеголь — бывшим подполковником генерального штаба Бобрищевым — военным агентом РСФСР в Финляндии.

Мы прошли в столовую. Серебро — на белизне скатерти… Хрусталь и цветы. Вина и фрукты. На льду в массивном овале кованого серебра — икра.

Симсис, очевидно, приставленный ко мне, занял место в сторонке, уселся в конце стола и сразу налил себе полный стакан мадеры.

— Что-то наша хозяйка задержалась, — произнес военный агент, бросив взгляд на тяжелое пурпурное драпри в нише стены.

— Ах, знаете… хорошенькая женщина. Туалеты надо перебрать, тем более сегодня, — с лукавой усмешкой проронила Гибсон и взглянула на меня.

Комбриг и атташе переглянулись.

Мне было как-то не по себе: я посмотрел на свое отражение в зеркале — старенький френч, потертый воротник, один рукав, пришит суровыми нитками, лицо небритое, шея в пятнах от «вшивой» жизни в подвале на Лубянке.

А они — сытые, разодетые, какие-то довольные, уверенные в завтрашнем дне!

— А вот и наша милая «иностранка» показалась, — сказал атташе, устремив взор на вошедшую в столовую Залькевич.

Я обомлел, думая, что перед моим взором показалась какая-либо кинозвезда. Умопомрачительный туалет, жемчуга и бриллиантовое колье.

«Так вот какую «жену» мне дают в качестве приманки», — подумал я, рассматривая тонкие, красивые черты шпионки.

Первой она поздоровалась со мной.

И в ее темно-голубых глазах я подметил что-то схожее со взглядом хищника.

Чуть-чуть дрогнула ее рука в моей — веки опустились на миг.

Она знала, понятно, что вскоре мы будем связаны страшным, темным делом…

Когда горничная принесла обед, мы заняли места.

Была жуткая параллель — этот изысканный обед и порция прогнившей воблы в тепловатой водице, раздаваемая раз в день чекистами.

Разговоры велись на разные темы, меньше всего о будущем страны.

Бобрищев хвалил «буржуазные» рестораны Финляндии, разносил скромных финских дам, а о полпреде Черных говорил, как о «глупой туфле». Нарочито «пробалтывался» о своей «опытной» агентуре среди эмиграции и неоднократно упоминал о ценности своей работы для РСФСР.

Комбриг слушал, как и Симсис, предпочитая разговорам стакан хереса и тайное пожатие пухлого локтя Гибсон.

После обеда моя «жена» пригласила меня в будуар.

И там, полулежа на шелковом канапе, она шепотом рассказала мне следующее: вдова расстрелянного полковника Т-ого, бывшего начальника тяжелого артиллерийского дивизиона, она под угрозой голода поступила на службу, через посредство предателя, сослуживца мужа, в московский отдел МЧК. Взятая «на глаз» секретарем ВЧК Ягодой, она стала его любовницей и, когда он «влюбился» в балерину бывш. Императорских театров Г., перешла на службу в Иностранный отдел. Тут ее «судьбой» заинтересовался всесильный Лацис и поручил ей «Национальный центр». Она предалась наркотике и стала орудием в руках Лациса. Вилла, в которой жила теперь, была «холостой квартирой» второго поклонника — Менжинского. Но — настал час и ей предложили поехать работать за границу. Менжинский успел сойтись с сотрудницей Внешторга Рыбаковой, и ей, понятно, надо было найти «жилплощадь».

Она взяла с письменного столика блокнот и написала:

«Не бойтесь ехать. Бобрищев хороший человек, хотя и предатель. Главное, заполучите денег побольше».

Когда я прочел эти строки, она вырвала лист и, положив на пепельницу, сожгла. Пепел растерла между пальцами и бросила в камин.

— Кто эта Гибсон? — спросил я.

— Гибсон… Я скажу, когда уже уедем, — подумав, ответила она и встала. — Идемте, — сказала она и, нервно пожав плечами, усмехнулась, — там же гости.

В столовой пили кофе с ликером. Симсиса не было — он вошел в комнату несколько минут спустя после нашего прихода.

Я понял — он наблюдал за нами, подслушивал, притаившись где-нибудь за дверями.

Уже было за полночь, когда Симсис увез меня в конспиративную квартиру, в Столешников переулок.

Мне отвели комфортабельный кабинет и предложили выспаться.

Всю ночь в коридоре кто-то ходил, шептался и звякал шпорами.

По ордеру, выданному Павлоновским, мне выдали 100 000 финских марок на предварительные расходы в Гельсингфорсе. Симсис принес из Госхрана девятикаратный бриллиант и под расписку вручил «жене». Ей выбрали из склада МЧК каракулевую шубу, спороли подкладку с нашитой на карман инициальной меткой и сдали в мастерскую для освежения и приведения в порядок. Комплекты шелкового белья, гарнитуры дорогих отделок, два роскошных кофра из желтой кожи и несессер дополнили щедрую выдачу «приданого» моей «жене». Я получил шубу на енотовом меху, золотой хронометр и портсигар с инициалами, совпадающими с моими (еще бы, из такого склада!). Все вещи были запакованы в деревянный ящик и отправлены в Наркоминдел.

Я получил их в Гельсингфорсе.

Оставалось два дня до отъезда в Петербург — это время я «посвятил» изучению дешифровки, изготовлению химических комбинаций для письма, работал в лаборатории по проявлению фотосводок, знакомился, под руководством спеца, капитана Наживина, минной установкой (!) и слушал лекции «профессора шпионажа», бывшего лейтенанта Раскольникова. Последний настойчиво предлагал мне приобрести из финляндского генштаба планы Кронштадтских укреплений, проданных якобы финнам покойным капитаном Щасным.

Наконец — последний визит Павлоновскому и Лифшицу, заезд в Наркоминдел для регистрации в Секретном отделе — и на вокзал с «женой» и «лакеем» Симсисом.

До Петербурга мы ехали в «дряни», т. е. я в старой шинели и стоптанных сапогах, а «жена» в поношенной мерлушковой шубе и летнем костюме цвета грязи.

Так было велено!

В Петербург прибыли утром.

И на трамвае нас доставил Симсис на квартиру коммуниста Вирккула, в дом финляндской казенной ж.д. на Симбирской улице. Штаб-квартира шпионов и курьеров западной секции! Вирккула до войны и большевизма был скромный «звонарь», торчавший на платформе станции Петроград и отбивавший уход поездам, а ныне кавалер «красного знамени труда»! Симсис занял у меня тысячу марок и ухал в тот же день обратно. Мне же надлежало явиться в финскую секцию компартии с письмом от Лифшица. Там приняли меня сухо и направили к Кингисеппу (расстрелян в Ревеле) в Мариинский дворец.

Высокий статный лидер эстонской компартии внимательно выслушал меня и сообщил, что он устроит все. Я должен ждать товарища Микко и сидеть дома.