Андрей Ольшанский - Записки агента Разведупра

Через день ко мне явились три молодых финна-проводника. Один прекрасно владел русским языком.

В присутствии Вирккула они сообщили мне, что меня и «жену» можно перебросить в Финляндию вполне легально. Это будет стоить двадцать тысяч финских марок. Паспорта с фотографическими карточками они купят и пограничную стражу поставят там «где надо». Я дал задаток в пять тысяч марок и две фотографии, свою и «жены». Парни ушли. Через несколько дней они вернулись из Райяиоки и представили мне 2 формальных документа, удостоверяющих, что я и «жена» жители припограничной деревни в Финляндии. План был ими разработан так: со станции Белоостров мы пойдем лесом на лыжах под охраной красноармейцев отряда пограничного пункта до реки. А так как река не замерзла, ее придется перейти вброд. Воды по колено. На стороне финской границы нас будут ожидать пограничники, которые проведут лазейками вдоль дороги в деревню. Им придется дать «на чай».

Остальное устроят уже проводники.

На этом и порешили. С вечерним поездом тронулись в путь. Билеты получили по распоряжению Вирккула. В Белоострове явились к коменданту — чекисту Соколову. Он отвел нам комнату и предложил ждать до полуночи. Финны играли в карты с красноармейцами. Свои люди — эти контрабандисты и перевозчики, жители пограничных деревень Финляндии.

Настала минута — жуткая и полная неизвестности. Нам подали сани, запряженные тощей лошаденкой, уселись мы — «шпионы», красноармейцы и финны. Ехали молча… Долго ехали лесом, потом выбрались на дорогу. В серебряных ризах стояли ели и сосны, высокое небо, как голубой бархат, раскинулось пологом. Мягко хрустел снег под полозьями и копытами лошадей.

Мелькнула какая-то деревня.

Сожженный храм или кирка — на косогоре.

Один красноармеец скинул с плеча винтовку и сошел с саней.

— Близко чухна, — прошептал он, — надо в осторожку идтить.

— Скоро на лыжи надо перейти, болото пойдет, — заметил рыжебородый возница в барашковой шапчонке на кудлатой голове.

Завернули снова в лес, густой, притаившийся и изрезанный узкой дорожкой.

— Сходить надоть… болото, — сказал возница и спрыгнул с саней.

Все сошли.

Финны вытащили из-под соломы лыжи, палки и мешки.

Одну пару дали мне, вторую — «жене».

Красноармейцы взяли свои — широколопастые.

— Счастливого пути, — сказал возница, снимая суконную рукавицу и протягивая мне руку.

— Спасибо, — выдавил я хрипло, и что-то острое впилось в сердце.

— И тебе, гражданка, — сказал он дрожавшей от холода «жене».

Подергал вожжами, свистнул и завернул в сторону… России.

Кое-как наладили лыжи.

Двинулись гуськом.

Финны впереди. Вынули револьверы, сняли предохранители и глубже напялили на глаза свои меховые белые шапки…

Шли долго — час, другой или прошли уже три часа — не знаю.

Лыжи тонули в мокром снегу, в обуви хлюпала вода, и безмерная усталость ломила спину.

Впереди черной лентой показалась Сестра-река. Был слышен гул ее нескованной льдом воды.

— Ну, теперь, товарищи, лыжи снять и «пешком», — тихо сказал один из красноармейцев, сухо щелкнув затвором винтовки.

— Стойте тут, а я пойду «нюхать», — сказал финн-проводник и, сбросив с ног лыжи, зашагал к видневшемуся в темноте берегу.

Остановились.

— Страшно мне, — услышал я около уха шепот «жены».

Я невольно сжал ее руку и произнес глупое:

— Ничего.

Издали донеслось что-то похожее на падение ветви или камня. Потом свист… Кто-то показал «огонь».

Осторожно, притаив дыхание все тронулись на мелькавший впереди огонек электрической лампочки.

На берегу стояли двое.

Один был наш проводник, другой — его брат, пришедший сообщить, что «воздух чистый».

Никаких пограничников, понятно, не было.

И как после выяснилось, этот прием был выдуман финном, чтобы сорвать с меня «на чай».

Красноармейцы остановились — винтовки к плечу и палец на спуске.

Финны посовещались минуту-другую и разработали дальнейший план.

Залькевич перенес на тот берег один из финнов, а я, держась за руку другого, прошел вброд. На этом берегу была Финляндия. Моя нога коснулась территории свободной страны, где начали действовать те безжалостные предписания Лифшица, Павлоновского, Раскольникова и других чекистов.

Светлело небо…

Вдали виднелись серые силуэты домов и построек.

Дул прохладный ветер и откуда-то издали долетал дымный запах.

Быстрыми шагами, наклонившись, следуя за финнами, мы с «женой» вышли на тропинку, ведущую в мелкий перелесок.

Шли молча, прислушиваясь к каждому шороху, двигались куда-то, отдав себя на попечение идущих впереди…

Напрямик к нам выступила изгородь из кругляков-камней.

Перелезли через нее и, пройдя еще сотни две шагов, мы увидели огонек в окне дома.

— Это наш дом, — сказал один из финнов и, вынув трубку, стал ее раскуривать.

— Теперь почти главное сделано, — продолжал он, попыхивая едким дымом, — отдохнете, тогда повезем вас в Виипури [1] Выборг. .

Тявкнула собака в подворотне и стихла.

Вошли в сени.

Старая, седая, сгорбленная финка светила фонарем и, добродушно улыбаясь, покачивала головой, бормоча:

— Terwe tuloa [2] Добро пожаловать. .

Типичная финляндская изба зажиточного крестьянина — все чисто, вымытый еловый пол и скамьи, занавески на окнах, фуксии и кактусы. На полках книги и Библия. Деревянные кровати покрыты шерстяными вязаными одеялами, перед ними домотканые коврики.

Тепло. Светло. И так приятно запахло печеным хлебом.

Засуетилась старуха, забегала.

Моей «жене» принесла рубашку, шерстяные чулки, пеструю кофту и туфли.

Отвела ее в соседнюю комнату и помогла стащить набухшие сапоги.

Обо мне позаботился ее старший сын, Микко. Предоставил мне свое белье, суконные брюки и свитер.

— Вот тут и отдохните, на этой кровати. Мать кофе сварит, выпьете один кнорри [3] Горячий черный кофе со спиртом. и спать, — сказал он, раскладывая на скамье платье.

Я переменил белье, напялил свитер и толстые чулки.

Приятное чувство тепла клонило ко сну.

Запас валюты промок; мне пришлось разложить на печке десятки тысяч финских марок, и я решил сторожить.

Но Микко уговорил идти к «жене», а «марки» сами, дескать, высохнут.

Я сообщил ему количество денег и пошел в комнату, отведенную Залькевич.

Если теперь мое положение и было смешным, я все же решил приступить к «семейной жизни».

Залькевич, на мой стук, открыла мне дверь. Куда девалась «кинозвезда»?

Передо мной была измученная, исхудалая крестьянка, с выражением животного страха в глубоко ушедших в орбиты глазах…

Четыре дня мы отдыхали в доме проводников, тем временем средний брат Антти съездил в Выборг и приобрел нам приличное платье и обувь.