Александр Полюхов - Кремлевский эндшпиль. Ликвидация Иблиса

Красько побагровел, наступал час расплаты: деньги потребуются немалые и платить ему. Офшорный кошелек предстояло серьезно потрясти. Потом встанет вопрос политической и личной ответственности, от которой холдинг кипрской юрисдикции не защитит. Нужно искать выходы на Кремль, входной билет туда будет стоить дорого.

Из четырех сотен сейсмостанций большинство расположены в районах потенциальных землетрясений: в Сибири и Дальнем Востоке. Почти все они гражданские и «смотрят» внутрь страны. Военные «глядят» вовне, прослушивая территорию США, Китая, Кореи и иных государств. После краха Варшавского договора и СССР посты в Европе утрачены. Служба специального контроля Минобороны РФ и Геофизическая служба РАН взаимодействуют по специальному протоколу, фильтруя возмущения земной коры в поисках ядерных взрывов.

Толчок в Селитрограде таковым не являлся, но по запросу МЧС данные заново проштудировали. Академики усмотрели первый инициирующий толчок, схожий с взрывом. Военные посчитали его слишком растянутым по времени, чтобы быть искусственным. Мнения разделись, оставляя пространство для фантазий и толкований.

Автоматизированные посты сейсморазведки НАТО напротив сконцентрированы вблизи границ России и кроме контроля за испытаниями атомного оружия имеют функцию наблюдения за любой военной активностью. За полвека работы они отлично откалиброваны: в банке данных есть референсные сведения по самым различным сейсмособытиям – от движения танковой колонны до падения самолета. Поэтому эксперты с высокой вероятностью отвергли возможность рукотворного подрыва заброшенных выработок. Только Москва об этом не спрашивала, а инициативно чувствительной информацией Брюссель, вернее Вашингтон, с ней не поделился. Оставил для собственного потребления.

Мария Шпагина ехала к Алехину-старшему без приглашения. Долго колебалась, узнав о болезни. Под его крылом она участвовала в недавней операции в Афганистане, поэтому всё же сочла необходимым посмотреть, чем можно помочь. По дороге надумала посоветоваться с Чудовым, своим бывшим начальником и крестным отцом.

– Не знаю, как и начать, – мялась уволившаяся сотрудница Службы внешней разведки.

– С конца, Машенька.

– Матвей Александрович, похоже, серьезно болен.

– Откуда сведения, – по привычке проверять источник, спросил генерал, хоть и отставной.

– Никита Вяземский пригласил на ужин со Степаном и Ксенией Алехиными. Я не поехала, но перезвонила Ксюша и проболталась, что Матвей Александрович лежал в ЦКБ, а нынче проходит курс лечения на дому.

– Немедленно поезжай к нему и разузнай подробности, ты же у нас психотерапевт. Не так ли? Я наведу справки через свои возможности.

– А если он меня не примет?

– Слюни не распускай! Ты нашу академию закончила или институт благородных девиц?

Лес по-прежнему окружал дом с трех сторон. Поредевшие старые деревья – короед-типограф виноват – в окружении молодых елей и сосен. Кормушка для птиц и отдельная, с орехами, для белок. Рыжие собаки, вытянувшиеся струной в готовности к атаке. Вот сука уловила знакомый запах и расслабилась, за ней и кобель. Можно выйти из авто и подняться к Анне, поеживающейся от холода на крыльце. «Постарела, улыбается из последних сил, старается держать марку. Эх!»

Алехин выглядел отвратительно – бритая голова, впалые щеки. Глаза, как дождевые лужицы, лишь пассивно отражали окружающий мир. Руки лежали поверх пледа, скрывавшего тело. «Мерзнет даже в кресле у камина: упадок сил». Против ожиданий принял любезно, защебетал. «Понятно: цепляется за добрые воспоминания, не желает говорить о грустном настоящем». Она почти каждый день беседовала с подобными пациентами на сеансах психоподдержки, видела и совсем тяжелых в хосписах. «Матвей Александрович держится, молодец! – сочла девушка. – Хороший признак. Помоги ему, Творец!»

Напившись чаю с фирменным яблочным пирогом, попрощалась. У машины Анны умоляющим шепотом попросила: «Приезжай! Он ведь ни с кем не хочет видеться, а тебе обрадовался». Мария обещала, взвалив на плечи еще одну невесомую душу, которая не решила: оставаться ей на свете или покинуть его. Следовало поддержать ветерана. Только нужно уточнить диагноз. Не потребовалось – отзвонился Чудов.

– Клиника ссылалась на врачебную тайну, пришлось напрячь. У Алехина рак. Что скажешь?

– Внешние признаки явные. Очевидно, ему тяжело дается лечение. О самом недуге мы не говорили, так, поболтали о том, о сём. Он никого не принимает, но со мной пошел на контакт.

– Ты же ему как дочь, хотя и не родная.

– Вы правы. Хочу с ним всерьез поработать, надо укрепить его в желании бороться. Если не выгонит меня в следующий раз.

– Об этом не беспокойся. Я договорился, чтобы тебя временно в клинику взяли онкопсихологом и прикрепили к Матвею. Опять же получишь полный доступ к его клинической карте. Согласна?

– Само собой. Как вам удалось? Хотя кому я задаю глупый вопрос!

– Я же в Общенародном фронте, должен заботиться о народе. Ах, если бы он весь состоял из таких людей, как Алехин. В какой стране мы бы жили!

Вид кабардинца – мятая одежда, тюремный запах, страдальческое лицо со свежеразбитой губой – вызывал жалость. Вызывал, но не вызвал, ибо сидельцев сотрудник ФСБ видывал не раз. Формально, с бомбилы уже сняли показания: «Красивая девушка-следователь попросила денег в долг, я и дал». Колоть его никто не собирался, поскольку таких песен ни один судья слушать не станет. И вот подследственный попросил о встрече «с самым главным». Честь выступить в данной роли выпала оперативнику, достаточно опытному, чтобы казаться руководителем, и достаточно молодому, чтобы временно оторваться от борьбы с врагами внешними и внутренними.

– Что хотел?

– Дайте закурить, гражданин начальник.

– Свои кури.

– У меня в камере отобрали.

– Твои заморочки. Давай по делу.

– У меня есть важная информация.

– У тебя есть арест на три месяца и перспектива загреметь на годы.

– Вот, я и говорю, начальник, что могу кое-что рассказать, если вы меня выпустите.

– Хочешь заключить соглашение со следствием?

– Хочу.

– Ты же понимаешь, что следствие ведет ФСБ и информация должна быть серьезная и конкретная. Хоть намекни.

– По террористам. По конкретным людям. Здесь в Краснодаре и на Кавказе.

– Гонишь!

– Мамой клянусь, начальник! Женой и ребенком клянусь! Они без меня голодают. Скоро лето, а им одеть нечего. За квартиру платить, чем? Я – единственный кормилец в семье, – таксист разрыдался. – Только нас надо будет спрятать сразу. Иначе убьют.

– Ну-ну, – стал успокаивать опер, который вдруг поверил хилому страдальцу в наручниках. – Кури меньше, дольше проживешь. Вызову следователя, составите бумагу.