Евгений Колесов - Китаец

– Откуда? Ты же сам только что сказал: мы друзья и быстро найдем общий язык, – выкрутился я.

Наш плотный обед мы закончили «золотыми пампушками». Ван Лэй съел их все до одной. Я расплатился. Китаец взял зубочистку и, причмокивая, стал ковыряться в зубах.

– Я отправлю ее на следующей неделе, – протягивая руку для прощания, сказал сытый и довольный сутенер, явно собиравшийся просадить полученные деньги за карточным столом в ближайшие несколько часов. – Ну, так, для себя поинтересуюсь: если что, куда бы хотел ее отправить? – спросил он.

– Мне все равно, – кинул я. У меня были мысли относительно Гого, но говорить ему об этом я не стал. Об этом сразу же стало бы известно контрразведке, поэтому я не проявил заинтересованности. Все равно я узнаю, где она.

Некоторые вещи в жизни делаются сами собой. В случае с Гого я чувствовал, что она будет держаться со мной на связи, и не боялся ее потерять.

Когда проститутки переезжают с места на место, им меняют номера сотовых телефонов. И найти их потом крайне сложно. На этот случай я как бы в шутку рассказывал знакомым куртизанкам простой механизм запоминания моего одиннадцатизначного номера. Когда они приезжали на новое место работы, скидывали мне свои номера, и я проводил «апгрейд» данных в своем мобильном. С Гого вышла такая же ситуация. Она позвонила мне спустя два месяца после нашего расставания. Свин – Ван Лэй – повел себя ответственно, отправив Гого в Шанхай. Он выбрал столицу Всемирной выставки ЭКСПО-2010. Там было много полиции, как, впрочем, и иностранцев, которые готовы были платить хорошие деньги за красоту.

Через несколько дней я уже сидел в самолете Гуанчжоу – Шанхай. Рядом со мной расположились двое китайцев, только что прилетевших из России и возвращавшихся домой, в приморский город. Взрослые мужики, прилично поддавшие русской водки, не стесняясь ничего, сразу определили, что я русский. Крикнули мне в лицо:

– Пливет! – и стали громко ржать.

Врожденная вежливость заставила меня ответить с улыбкой.

– Здравствуйте, вы очень хорошо говорите по-русски, – ответил я им на своем родном.

– А ты гавалиш по-китаски? – спросил меня один.

– Нет, – соврал я, моментально дав китайцам почувствовать их превосходство.

– Надо учить китайская язык, скола нужна будит тебе, – не унимался китаец.

– Да, я хотел бы, но очень уж сложный ваш язык, – произнес я. Окончательно поняв, что перед ними тупой лаовай (с китайского – иностранец), они принялись обсуждать дела. Обсуждали с энтузиазмом, громко, и скоро весь самолет был в курсе, что они те самые страдальцы, которых выкинули с Черкизовского рынка.

– Почему выгнали нас с лынка? – задали они оба с напором один и тот же вопрос. Придурковатая улыбка, та, о которой в свое время писал в указе Петр I, не сходила с моего лица, и я ответил:

– Может, потому, что вы торговали плохими товарами?

– В Китаи нету плахих висей, китайский качества каласо! – брызжа слюной, кричал на меня тот, что выпил больше водки.

Китайцы, сидящие вокруг, мгновенно зауважали своих сородичей, предположив, что их корявая речь на русском правильна и чиста, словно наша водка, а главное, за то, что те давят иностранца, чуть ли не главного виновника всех бед их черкизовской эпопеи. Затем они стали громко разговаривать друг с другом на китайском, явно играя на публику. Они возмущались, что гостиницы в России плохие, а стоят как самые дорогие отели в Китае, а в номерах между тем даже термосов нет. Российская милиция с жаждой наживы останавливает всех китайцев, зная, что можно содрать денег. Ругались на то, что русские сами не следили за таможенниками-взяточниками, а наводить порядок стали только теперь. Кричали, что лучше торговать с Европой, но там сейчас не заработаешь ничего. В общем, несли банальщину, а потом снова перекинулись на меня:

– Пачему не говолиш по-китаски? Ты в Китаи, надо говолить по-китаски!

Всему самолету они стали рассказывать, что русские, с которыми они торгуют уже десять лет, тупые и за все время так и не выучили ни одного слова по-китайски… Хвалили свое правительство, которое сразу пришло на выручку бизнесменам, отправив в Москву официальную делегацию, и русские, испугавшись китайцев, замяли конфликт, выдав весь груз желтолицым. Второй китаец, все время заливавший в себя пиво, «полируя» водку, решил поучаствовать в беседе. Глядя на меня краснющими глазами, крикнул:

– Зачем вам стока тилитолиии?!

Затем повторил то же самое для публики на китайском. Те, кто услышал, одобрительно, с чувством собственного достоинства, загудели. Все-таки верно говорят, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. По гулу, прокатившемуся по салону самолета, я понял, что все сидевшие в нем китайцы готовы подписаться под каждым словом этих двух алкашей. И тут я решил взять слово.

– Потому что, – сказал я, – у нас много ядерных ракет, нашим солдатам на маневрах и России мало, потому что у нас самые глубоководные атомные подводные лодки и потому что вся наша территория нужна нам для души! Широкой русской души! – сказал я все это на таком китайском, как будто от этого зависела моя жизнь – четко, с такой интонацией, которая повергла в шок всех слушателей, но особенно моих выпивших спутников. Для всех такой оборот явился полной неожиданностью.

Интересно, что в свой предыдущий полет я думал о плюсах китайцев, о том, как они помогают друг другу за границей и трудятся на благо своей страны. При этом я мысленно ругал соотечественников. Теперь же, когда кто-то посмел плохо отозваться о моей Родине, я не мог промолчать.

Я вспомнил знаменитое интервью Владимира Семеновича Высоцкого. Иностранный журналист спросил поэта о том, как он относится к властям Советского Союза. Журналист знал, что у Высоцкого к руководству своей Родины были претензии, и наверняка ожидал обширного ответа. Но поэт ответил ему: «У меня есть претензии к властям моей страны, но обсуждать их я буду не с вами».

Как я узнал из рассказов мамы, отстаивать свою страну мне было свойственно с детства.

Однажды в детском садике я поспорил с одним задирой о том, какая страна самая сильная в мире. Мы отстаивали интересы несуществующих стран: я – России, он – Америки.

У него был весомейший аргумент – американский военный самолетик, который ему откуда-то из-за границы привезли родители. И он был уверен, что его самолетик самый крутой, а значит – самый сильный. Мама рассказывала, что меня это страшно злило. И тогда я вспомнил конфликт, ежедневно происходящий в нашем подъезде: дед-ветеран не мог промолчать, когда встречал жившего в нашем доме молодого парня. Парень носил джинсы и кожанку и устанавливал волосы дыбом, а дед каждый раз кричал, что он американский пропагандист, шпион и предатель.