Джеймс Грейди - Шесть дней Кондора. Тень Кондора. Последние дни Кондора (сборник)

Кевин взялся за микрофон.

– Всем экипажам – не двигаться с места.

Прошло двадцать минут, а Роза все не трогался. Кевин снова вышел на связь и приказал одной из не оснащенных радаром машин проехать мимо стоянки.

Не прошло и двух минут, как из динамика в машине Кевина послышался возбужденный голос:

– Центр! Центр! Это Макклетчи! Мы проехали мимо точки. Машина на месте, но в ней, похоже, никого. И ни души вокруг, и места, где можно спрятаться, здесь тоже нет!

– Центр – всем экипажам! Мы едем к объекту. Макклетчи, ждите, пока мы подъедем, и подъезжайте тоже. Экипаж два и головной радар, оставайтесь на местах, блокируйте шоссе с обеих сторон. Пошли!

Четыре автомобиля одновременно затормозили у крошечной стоянки. Кевин и остальные агенты выскочили из машин с оружием наготове. Автомобиль Розы оказался пуст.

– Ладно, – хрипло произнес Кевин. – Вы трое, обшарьте окрестности, вдруг он ушел пешком. Остальные остаются здесь, и не залапайте машину больше, чем нужно: нам еще отпечатки снимать.

Кевин бросился к своей машине.

– Центр – радару-один. Слышите меня?

В пяти милях дальше по шоссе старший по экипажу головной машины схватил микрофон.

– Я здесь, сэр, – обеспокоенно ответил он.

– Роза упорхнул. Чисто случайно, не обращали внимания на проехавшие мимо вас машины? Не было ли там пассажира?

– Нет, сэр. Но мы ведь следили только за отметкой радара. Мимо проехало с дюжину машин. Мы стоим у кучи гравия на пересечении с проселочной дорогой. На проезжавших мимо внимания не обращали.

Кевин тупо уставился на стиснутый в руке микрофон и выругался. В висках пульсировала боль. В конце концов он взял себя в руки и переключил рацию на дальнюю связь.

– Центр-один, вызываю Базу. База, Альфа-один! – Кевин использовал сигнал максимальной важности.

– Центр-один, База слушает. Что у вас?

– Могли бы догадаться. Роза ушел под землю, и мы его потеряли.

Ветер порывами швырял в окна заряды дождя. Стекла слегка запотели изнутри. Малькольм подумал и нарисовал пальцем на стекле круг. Стекло противно скрипело, но этого никто не слышал, такой шум стоял в зале кафе.

Дождь начался еще до обеда. Вообще-то небо покрылось тучами накануне вечером, но метеорологи – люди осторожные, и многолетний опыт исследований переменчивой, а главное, непредсказуемо переменчивой погоды в прериях заставил их объявить вероятность дождя не более пятидесяти процентов. Малькольм решил, что пятьдесят процентов – недостаточное основание для того, чтобы отлынивать от работы. Более того, в дождь фермеры вынуждены оставаться дома: можно ли найти лучшее время для опроса?

Впрочем, Малькольма беспокоила не столько погода, сколько повод для того, чтобы задержаться в этих краях. Вместе с Шейлой они уже объехали весь третий квадрат. Конечно, некоторое время Малькольм мог бы еще потянуть под предлогом обработки результатов, но каждый лишний день наверняка усиливал бы сомнения местных жителей.

Дождь застал их в семнадцати милях от Шелби, после девяти – сразу после того, как они сделали первую за этот день остановку. Поначалу казалось, что он вот-вот закончится, едва прибив дорожную пыль. Однако темные тучки продолжали накатывать с севера, и к половине десятого Малькольм перестал разбирать дорогу сквозь залитое водой ветровое стекло. Он, конечно, понимал, что всегда может подключить полный привод, чтобы выбраться из любой глубокой лужи, а еще знал, что через несколько миль дорога становится лучше. Но также он понимал, что не может упустить хороший повод вернуться с Шейлой в Шелби, а опросы могут и подождать. В конце концов, непогода и бездорожье – причины более чем уважительные.

Шейла предложила остановиться в кафе у стоянки грузовиков, прежде чем возвращаться в мотель. Малькольм предположил, это для того, чтобы меньше оставаться с ним наедине. Впрочем, мысль ему понравилась. Он и сам ощущал себя наедине с ней неловко.

Они продолжали спать в одной кровати. С одной стороны, отношения их сделались заметно проще. Шутки и непринужденность, которые они демонстрировали на людях, начали понемногу проникать и в их личную жизнь. Малькольм даже заметил, что она начала больше смеяться с ним наедине. Шейла же заметила в Малькольме меньше напряженности, меньше напускного безразличия. Эти перемены не укрылись от них и, странное дело, на каком-то глубинном уровне тревожили их обоих. По мере того как приоткрывали себя друг другу, они все более ревностно следили за своими профессиональными взаимоотношениями. Малькольм старательно и подробно объяснял, что он делает и зачем. Шейла командовала им еще более официальным тоном, чем прежде.

И, как не без сожаления замечал Малькольм, она все еще носила с собой повсюду пистолет.

Он был с ней и сейчас – под нейлоновой ветровкой, надежно спрятанный под мышкой в маленькой наплечной кобуре. Портупея позволяла ей носить куртку незастегнутой. Малькольм профессионально отметил про себя, что мужчины, глядя на нее, замечали в первую очередь высокую грудь, а не талию или подмышки, где могло храниться оружие. В особенности мужчины таращились на нее сегодня, когда она надела темную блузку. Хорошо заметный сквозь тонкую ткань лифчик, казалось, слишком мал для ее груди – весьма впечатляющий эффект, если учесть, что грудь у нее не отличалась какими-то особенными размерами. Малькольм поймал себя на том, что и сам то и дело косится на ее бюст под легкой блузкой.

И каждый раз, ловя себя на этом, старательно переводил взгляд на подмышку, где, как он знал, был спрятан пистолет.

В кафе у стоянки к ним уже привыкли. Несколько знакомых кивнули в знак приветствия, когда они вошли. Все столики оказались заняты – десять часов, традиционное время утреннего перерыва. В дополнение к этому дождь загнал под крышу тех, кто не мог работать на улице. Два больших стола, сдвинутых вместе, заняла бригада дорожных рабочих; почти все остальные столики заняли газовщики. Плотники, каменщики, сварщики расположились у стойки. Единственные приезжие, усталая супружеская пара из Орегона, уныло сидели в углу, надеясь, что дождь все-таки закончится. Остальные дождю радовались: много воды означало хороший урожай пшеницы, а поскольку экономика города зависела преимущественно от сельского хозяйства, хороший урожай означал и удачный год для всего города.