Джон Ле Карре - Такой же предатель, как мы

С любовью, Тамара

— Это все?

— Да.

— Вы расстроены. Раздосадованы. Сердитесь, что вас раскусили.

— Да, я, черт подери, в бешенстве, — согласился Перри.

— Прежде чем вы взорветесь, позвольте безвозмездно снабдить вас некоторой информацией. Может быть, большего вам узнать не доведется. — Гектор подался вперед через стол; серые глаза горели фанатичным огнем. — Диме предстоит подписать два жизненно важных документа. Таким образом он официально передаст всю свою чертовски хитроумную систему по отмыванию денег молодому поколению, а именно — Князю и его окружению. Речь идет об астрономических суммах. Первую подпись он поставит в Париже, в понедельник, восьмого июня, на следующий день после теннисного матча. Вторую и последнюю — я бы сказал, конечную — в Берне, три дня спустя, в четверг, одиннадцатого июня. Как только Дима передаст в чужие руки труд своей жизни — иными словами, одиннадцатого числа, — ему воздадут те же сомнительные почести, что выпали на долю Мише. Проще говоря, его прикончат. Я отвлекаюсь на эти подробности, чтобы вы уяснили себе, насколько серьезны Димины замыслы и под каким страшным давлением он находится. Напоминаю, на кону — миллиарды, накопленные за много лет. Пока Дима не поставит свою подпись, он в безопасности. Кто же станет резать курицу, несущую золотые яйца. Но как только бумаги будут подписаны — он труп.

— Тогда зачем ехать в Москву на похороны? — слабо возразил Перри.

— Мы бы с вами не поехали, правда? Но мы — не воры, а у мести своя цена. У выживания — тоже. Пока Дима не подпишет бумаги, он неуязвим. Предлагаю вернуться к разговору о вас.

— Если без этого никак.

— Никак. Только что вы сказали, что вы, черт подери, в бешенстве. Несомненно, у вас есть все основания злиться до чертиков, в том числе на самого себя, потому что на определенном уровне — на уровне стандартного человеческого взаимодействия — вы, пусть и в довольно трудных обстоятельствах, повели себя по-свински. Взгляните, какой бардак у вас в итоге получился. Гейл вне игры, что ее решительно не устраивает. Не знаю, в каком веке вы, по вашему мнению, живете, но Гейл, точно так же, как и вы, имеет право самостоятельно принимать решения. Вы всерьез намеревались лишить ее бесплатного билета на финал открытого чемпионата? Оставить за бортом Гейл, вашу партнершу на корте и спутницу жизни?

Вновь зажав рот рукой, Перри издал приглушенный стон.

— Видимо, я прав. Теперь что касается уровня нестандартного человеческого взаимодействия. Нашего с Люком уровня — и уровня Димы. Вы совершенно правильно поняли, что по чистой случайности забрели на чертовски опасное минное поле. И, как всякий порядочный человек вашей породы, первым делом вы стремитесь выдворить оттуда Гейл и не пускать обратно. Также вам стало ясно, что, выслушав Димино предложение, передав его нам и приняв на себя роль посредника, наблюдателя или кем он там вас назначил, лично вы, по воровскому закону, в глазах людей, которых Дима намерен заложить, заслуживаете высшей меры наказания. Верно?

Верно.

— В какой степени Гейл рискует попасть под раздачу — вопрос открытый. Несомненно, вы тоже об этом думали.

Думал.

— Давайте подведем итоги. Вопрос номер один: имеете ли вы, Перри, моральное право не предупредить Гейл об опасности, которая ей угрожает? На мой взгляд, нет. Вопрос номер два: поставив ее в известность об угрозе, имеете ли вы моральное право лишать ее возможности выбора дальнейших действий, учитывая ее искреннюю привязанность к Диминым детям, не говоря уже о ее чувствах к вам? По-моему, ответ опять-таки отрицательный, но чуть позже мы можем это обсудить. И третий вопрос, довольно неприятный, но тем не менее я вынужден его задать: привлекает ли вас обоих идея совершить нечто чертовски опасное во благо родины, фактически без какого-либо вознаграждения, не считая так называемой чести, однако с четким осознанием того, что если вы однажды проболтаетесь, хотя бы родным и близким, мы на краю света вас достанем?

Гектор сделал паузу и, не дождавшись от Перри реакции, продолжил:

— Вы неоднократно во всеуслышание заявляли, что наша прекрасная мирная страна остро нуждается в спасении от самой себя. Я, представьте, разделяю ваше мнение. Я изучил заболевание и пожил в самой гуще. Моя профессиональная точка зрения такова: некогда великая нация прогнила от верхушки до корней. И это не просто брюзжание старпера-маразматика. Многие люди в нашей организации принципиально не желают делить мир на черное и белое. Не смешивайте меня с ними, я старый злобный радикал. Пока все ясно?

Неохотный кивок.

— Дима и, как следствие, я предлагаем вам возможность исправить хоть что-нибудь, вместо того чтобы трепать языком. А вы рветесь с поводка, да еще пытаетесь это скрыть — такое поведение лично я считаю в корне бесчестным. И потому настоятельно рекомендую: позвоните Гейл немедленно, избавьте ее от страданий, велите утром сказаться на работе больной, а вернувшись на Примроуз-Хилл, в мельчайших подробностях расскажите ей все, что до сих пор держали в тайне от нее. Приезжайте вместе с ней сюда завтра, в девять утра. Собственно, уже сегодня. Олли за вами заедет. Вы подпишете еще более суровый и безграмотный документ, нежели тот, что вы подписали сегодня, а затем услышите остаток истории. Ровно столько, сколько нужно, чтобы вы себя не выдали, если вы вдвоем действительно решите отправиться в Париж, — и по минимуму, если вы откажетесь. Если Гейл захочет устраниться, это ее дело, но я ставлю сотню против десяти, что она останется с вами до конца.

Перри наконец поднял голову:

— Как?

— Что — «как»?

— Как спасать Англию? От чего? От самой себя, это понятно. Но от какого конкретно недуга?

Теперь уже Гектор задумался.

— Вам придется просто поверить нам на слово.

— Поверить на слово вашей организации?

— На данный момент — да.

— На каком основании? Разве не вы — «джентльмены, что лгут на благо родины»?

— Вы путаете нас с дипломатами. Мы не джентльмены.

— Значит, вы лжете, чтобы спасти свою шкуру.

— Опять мимо, это политики. Мы совсем из другой песочницы.

В полдень, солнечным воскресным днем, через десять часов после того, как Перри Мейкпис вернулся на Примроуз-Хилл мириться с Гейл, Люк Уивер отказался занять свое место за семейным обеденным столом (его жена Элоиза специально приготовила аппетитного жирного цыпленка под хлебным соусом, так как Бен пригласил в гости еврейского мальчика из школы). С извинениями, до сих пор звенящими у него в ушах, он покинул краснокирпичную террасу дома на Парламент-Хилл (который едва мог себе позволить) и отправился на встречу, которая, по мнению Люка, могла стать поворотной в его пестрой карьере разведчика.