Джон Ле Карре - Такой же предатель, как мы

Также они обнаружили, что разучились разговаривать по-человечески и теперь обращаются друг к другу как идеальная пара в рекламе.

— Жду не дождусь завтрашнего дня, а ты? — говорит Дулитл Мильтону. — Никогда не видела Федерера вживую. Так интересно!

— Надеюсь, погода не испортится, — отвечает Мильтон, тревожно поглядывая в окно.

— Я тоже надеюсь, — энергично соглашается Дулитл.

— Может, распакуем вещички и пойдем перекусим? — предлагает Мильтон.

— Прекрасная идея.

Но на самом деле они думают о другом: если матч отменят из-за плохой погоды, как же тогда Дима станет выкручиваться?

У Перри звонит телефон. Гектор.

— Привет, Том, — глупым голосом произносит Перри.

— Заселились нормально, Мильтон?

— Прекрасно, просто прекрасно. Отлично добрались, все прошло замечательно, — отчитывается Перри с энтузиазмом, которого хватило бы на двоих.

— Сегодня вечером вы свободны.

— Как скажешь.

— Дулитл довольна?

— В полном восторге.

— Звоните, если что. Сервис круглосуточный.

В крошечном вестибюле отеля, по пути на улицу, Перри делится своими сомнениями по поводу погоды с потрясающей дамой, которую все зовут мадам Мать — как матушку Наполеона. Он знаком с ней со студенческих лет, и мадам Мать, по ее словам, любит Перри как сына. Росту в ней не больше четырех футов, и никто не видел ее иначе как в платке поверх папильоток. Гейл с восторгом слушает, как Перри стрекочет по-французски, хотя это всегда ее смущало — возможно, потому что он не признается, кто его научил.

В кафе на улице Университэ Мильтон и Дулитл едят скверное жаркое и вялый салат, после чего дружно заявляют, что это лучший в мире ужин. Они берут литр домашнего красного, но все не осиливают и забирают остатки с собой в отель.

— Ведите себя как обычно, — наказал Гектор. — Если у вас есть приятели в Париже и вам захочется с ними пообщаться — какого хрена, почему бы и нет?

А такого хрена, Гектор, что не сможем мы вести себя с ними как обычно. Не хотим мы тусоваться в кофейне на Сен-Жермен с нашими парижскими приятелями, пока у нас на голове сидит слон по имени Дима. Не хотим сочинять сказки о том, как нам удалось раздобыть билеты на завтрашний матч.

Вернувшись в номер, они допивают остатки красного вина из стаканов для зубных щеток, после чего неспешно и ласково занимаются любовью, не произнося ни слова — наилучший вариант. Утром Гейл спит допоздна — от волнения, — а проснувшись, видит, что Перри смотрит на дождь за грязными стеклами. Наверняка опять гадает, что будет делать Дима, если матч отменят. А если его отложат до понедельника, думает Гейл, не придется ли ей звонить на работу и врать, что у нее болит горло (так в суде иносказательно обозначают «критические дни»)?

Внезапно все выстраивается в систему. Сначала они завтракают кофе с круассанами, которые приносит в номер мадам Мать, попутно шепнув Гейл: «Ох и гигант он у нас». Затем звонит Люк — просто так, узнать, хорошо ли им спалось и подходящее ли у них настроение для тенниса. Еще некоторое время они валяются в постели, обсуждая, чем бы заняться до трех часов, чтобы потом без спешки добраться до стадиона и найти свои места.

Поочередно воспользовавшись крошечной раковиной и одевшись, они идут пешком в музей Родена (Перри задает темп), встают в хвост очереди школьников и едва успевают войти в сад, как начинается дождь. Они прячутся под деревьями, а затем находят убежище в кафе при музее и через открытые двери пытаются разглядеть, в какую сторону плывут тучи.

По обоюдному согласию оставив кофе недопитым — впрочем, ни один не в состоянии назвать причину, — они решают отправиться на Елисейские поля, но там, оказывается, все перекрыто. По словам мадам Матери, в городе Мишель Обама с детьми, но это государственная тайна, поэтому в курсе только мадам и весь Париж.

Сад у театра Мариньи, впрочем, открыт для публики и безлюден, не считая двух пожилых арабов в черных костюмах и белых ботинках. Дулитл выбирает скамью, Мильтон одобрительно кивает. Дулитл разглядывает каштаны, Мильтон — карту.

Перри знает Париж — он, разумеется, уже прикинул, каким образом они доберутся до стадиона «Ролан Гаррос», сначала на метро, потом автобусом, с хорошим запасом, чтобы наверняка прибыть к назначенному Тамарой сроку.

Тем не менее ему кажется логичным уткнуться в карту — ибо зачем же еще молодая пара, проводящая уикенд в Париже, принимает идиотское решение посидеть на парковой скамейке под дождем?

— Все в порядке, Дулитл? Никаких проблем? — спрашивает Люк тоном семейного доктора, который навещал Перкинсов, когда Гейл была маленькой. Болит горлышко, Гейл? Ну-ка, ну-ка, раздевайся, посмотрим.

— Никаких проблем, ничего не нужно, спасибо, — отвечает она. — Мильтон говорит, через полчасика поедем.

И горло у меня не болит.

Перри складывает карту. Разговор с Люком разозлил Гейл и выбил из колеи. Во рту у нее пересохло, она нервно облизывает губы. Абсурд какой-то, дальше некуда. Они вновь выходят на улицу и шагают по направлению к Триумфальной арке. Перри несется впереди — он так всегда делает, когда хочет побыть один, но не может.

— Какого хрена, ты куда? — шипит она ему на ухо.

Он ныряет в душный торговый центр, где ревет рок-музыка. Заглядывает в темную витрину, как будто за ней скрыто его будущее. Перри разыгрывает шпиона? Нарушает инструкции Гектора, который запретил искать воображаемый «хвост»?

Нет. Он смеется. Гейл, слава богу, тоже. Стоя в обнимку, они изумленно рассматривают внушительный арсенал шпионских прибамбасов: наручные часы со встроенным фотоаппаратом за десять тысяч евро, микрофоны для чемоданов, телефонные шифраторы, очки ночного видения, электрошокеры в широком ассортименте, кобуры с нескользящими ремешками, снаряды на любой вкус — резиновые пули, шарики с краской и перцем. Добро пожаловать в мир паранойи.

Нужный автобус не пришел.

И на метро они не поехали.

Какой-то пассажир, который годился ей в дедушки, ущипнул Гейл за ягодицу.

Они примчались на стадион и теперь стояли в очереди вежливых французов, слева от западных ворот «Ролан Гарроса», ровно за двенадцать минут до назначенного Тамарой времени.

Гейл с улыбкой на губах проскользнула мимо добродушных охранников в униформе, которые охотно улыбнулись ей в ответ, и побрела в толпе по аллее, мимо магазинчиков, под бряцанье незримого духового оркестра, гудение альпийских рожков и неразборчивые крики громкоговорителей.

С привычным хладнокровием адвоката она читала вывески на бутиках спонсоров: «Лакост», «Слезенджер», «Найк», «Хед», «Рибок» — какую там марку Тамара упомянула в своем письме? Только не делай вид, что забыла.

— Перри! — Она крепко хватает его за руку. — Ты дал честное слово, что купишь мне приличные теннисные туфли! Смотри!