Джон Ле Карре - Такой же предатель, как мы

Федерер плачет еще до победы?

Не важно. Он уже победил. Вот так просто и даже обыденно. Федерер выиграл и теперь может плакать сколько душе угодно, и Перри тоже смаргивает скупую мужскую слезу. Его кумир вошел в историю, как и собирался, и публика стоя приветствует героя. Белобрысый Ники пробирается вдоль рядов, заполненных ликующими зрителями; аплодисменты звучат как барабанный бой.

— Помните, я отвозил вас обратно в отель, на Антигуа? — спрашивает Ники без тени улыбки.

— Привет, — говорит Перри.

— Понравился матч?

— Да, очень.

— Хорош, а? Федерер?

— Великолепен.

— Пойдете к Диме?

Перри с сомнением смотрит на Гейл: твоя очередь.

— К сожалению, мы торопимся, Ники. Нам столько народу нужно повидать в Париже…

— Знаете что, Гейл? — грустно вздыхает Ники. — Если вы не придете выпить с Димой, он мне, наверное, яйца оторвет.

Гейл притворяется, что не расслышала.

— Решай, — говорит ей Перри.

— Всего один глоточек, — соглашается Гейл, делая вид, будто сдается неохотно.

Ники пропускает их вперед и топает следом — как и подобает хорошо обученному телохранителю. Но Перри и Гейл вовсе не собираются бежать. Альпийские рожки гудят в толпе, печально и душераздирающе. Ники сзади подсказывает дорогу. Перри и Гейл поднимаются по каменной лестнице и ныряют в коридор, куда выходят разноцветные двери, похожие на шкафчики в гимназии Гейл, с той разницей, что вместо имен учениц на них написаны названия фирм. На синей двери — «Мейер-Амброзини», на розовой — «Сегура-Хелленика», на желтой — «Эрос Вакансиа». И наконец, на ярко-красной — «Арена Кипр»; Ники набирает код и ждет, пока услужливая рука отопрет дверь.

«После оргии» — вот как называлась картина, которую увидела Гейл, войдя в длинное, с низким потолком и покатыми стеклянными стенами, помещение VIP-ложи, которая находилась так близко от корта, что можно было вытянуть руку и коснуться покрытия — если бы только дель Оро убрался с дороги.

В помещении стояли полтора десятка столов, одни накрытые на четыре персоны, другие — на шесть. Пренебрегая правилами безопасности, мужчины, словно после удачного секса, курили и предавались собственным мыслям; несколько человек окинули Гейл взглядом, как будто прикидывая, хороша ли она в постели. Здесь сидели и девушки, уже далеко не такие миловидные (неудивительно, учитывая, сколько им пришлось выпить), хотя, возможно, они лишь притворялись пьяными. В конце концов, это часть их профессии.

Ближайший к Гейл стол, самый большой, установлен на почетном возвышении. Видимо, семеро сидящих за ним мужчин — особо важные птицы. Ее вывод тут же подтверждает дель Оро, который выставляет Гейл и Перри на обозрение семерки — коренастых типов с холодными глазами и скучными лицами (а также с бутылками, запрещенными сигаретами и девицами).

— Профессор. Гейл. Прошу, поздоровайтесь с хозяевами этого празднества, джентльменами и их дамами, — с галантностью старого придворного провозглашает дель Оро и повторяет фразу по-русски.

Кое-кто из сидящих за столом угрюмо кивает в ответ и здоровается. На лицах девушек застыли фальшивые улыбки стюардесс.

— Эй ты! Друг!

Кто это кричит? Кому? А, вон тот мужик с толстой шеей, короткой стрижкой и сигарой. Он обращается к Перри:

— Ты Профессор?

— Да, так меня называет Дима.

— Понравился матч?

— Да. Отличный матч. Я почувствовал себя избранным.

— Ты тоже хорошо играешь, да? Лучше, чем Федерер? — продолжает орать толстошеий, кичась своим английским.

— Ну… вряд ли.

— Ладно, развлекайся. Приятного вечера.

Дель Оро ведет их по проходу. По ту сторону стеклянной стены швейцарские чиновники в соломенных шляпах с синими лентами мужественно спускаются из президентской ложи по мокрым ступенькам, чтобы почтить своим присутствием церемонию закрытия чемпионата. Перри и Гейл вслед за дель Оро лавируют между столами, задевают чьи-то головы, говорят незнакомым людям: «Прошу прощения, ой, извините, да, отличный был матч». Гости — преимущественно мужчины, среди них не только европейцы, но и арабы, и индийцы.

А вот и стол соотечественников. Они вскакивают, все одновременно. «Я Попхэм, вы просто очаровательны…», «Меня зовут Джайлс, здравствуйте…», «Профессор, да вы везунчик», — слишком шумно, чтобы разобраться, кто здесь кто, но Гейл старается изо всех сил.

Двое мужчин в бумажных шляпах со швейцарскими крестами, один — полный и веселый, другой тощий, жаждут пожать ей руку. Петя и Волк, думает Гейл. Глупость, конечно, но они ей запоминаются.

— Видишь его? — спрашивает она у Перри и в ту же секунду сама замечает Диму: сгорбившись, он сидит в дальнем конце ложи, в полном одиночестве за столиком, накрытым на четверых. Перед ним стоит бутылка водки, а за плечом нависает некий задумчивый труп, с тонкими запястьями и высокими скулами. Якобы охраняет дверь на кухню. Эмилио дель Оро бормочет на ухо Гейл, как будто они знакомы всю жизнь:

— Наш друг Дима в депрессии, Гейл. Вам, конечно, известно о трагедии, о двойных похоронах в Москве… Его близкого друга убили маньяки, и он все никак не оправится. Можете убедиться.

Она уже убедилась. И задумалась, сколько в этом образе правды. Дима без улыбки и приветливых слов на устах, погруженный в пьяную меланхолию. Он даже не удосуживается встать при появлении Перри и Гейл, лишь злобно зыркает на них из угла, в который его сослали с двумя охранниками. Белобрысый Ники уже занял свое место рядом с Задумчивым Трупом; есть нечто жуткое в том, что эти двое не обращают друг на друга никакого внимания, следя исключительно за своим подопечным.

— Садись здесь, Профессор, не доверяй этому черту Эмилио. Гейл, я тебя обожаю. С'диссюда. Гарсон, шампанского! Ici. [11] Сюда (фр.).

На корт вновь выходит оркестр Республиканской гвардии. Федерер и Содерлинг поднимаются на пьедестал почета, их сопровождает Андре Агасси.

— Вы говорили с теми парнями за столом? — мрачно спрашивает Дима. — Хотите знакомиться со сраными банкирами, юристами, финансистами? С ребятами, которые держат мир за яйца? У нас тут есть французы, немцы, швейцарцы… — Он поднимает голову и орет через всю комнату: — Эй, вы, поздоровайтесь с Профессором! Он сделал меня на корте! А это Гейл! Он на ней женится! А если не женится, она выйдет за Роджера Федерера. Да, Гейл?

— Думаю, меня вполне устроит Перри, — отвечает она.

Кто-нибудь вообще его слушает? Молодые люди за главным столом и бровью не ведут, а их девушки инстинктивно жмутся друг к дружке, когда Дима повышает голос. За ближними столиками тоже никто особенно не реагирует.

— И англичане у нас есть… Честные игроки. Эй, Банни! Обри! Банни, иди сюда! Банни!

Ноль эмоций.