Михаил Любимов - И ад следовал за ним: Выстрел

— Как известно, православная церковь прощает грешников. Естественно, при условии их покаяния, — я был сдержан, хотя очень хотелось врезать этому кролику.

— Вопрос весьма спорный. Но любое человеческое существо по идее должно мучиться, совершив убийство ближнего.

— Это ко мне не относится, — отрезал я. — Может, это касается вас?

Наглость била из меня, как шампанское из неумело открытой бутылки.

— Не будем напрасно ломать копья. Смерть, в конце концов, лишь незначительная деталь нашей жизни. Гораздо важнее проследить путь Темного Пятна, которое отпечатывается на всем роду. Жизнь после смерти, поверьте мне, гораздо интереснее и насыщеннее, чем наше хрупкое бытие. И Темное Пятно, словно туча, ложится на наше вечное пребывание во Вселенной. Это касается всего рода. И вот сейчас над вами и всей семьей навис топор возмездия. Вам знакома история вашего отца?

Разговор напоминал прыжки на осле по каменистой пустыне, без задержки на одной теме. Кто же сидит за ширмой? На миг показалось, что я попал на допрос в ОГПУ — НКВД, к следователю с незаконченным церковно-приходским.

— В общем и целом.

— Вот именно! — воскликнул он. — Так я и знал. Боже, как изменилось отношение к отцам! В древнем Китае дети боролись за право согреть постель отца перед сном, а сейчас…

Неожиданно я почувствовал нервную дрожь, словно меня обвиняли в отцеубийстве. Я вдохнул воздух и сделал огромнейший глоток, виски перекрутил пищевод и громыхая прокатился по кишкам.

— Я убежден в честности своего отца. Кроме того, дети не отвечают за дела своих предков.

— Банальность, вбитая рябым кретином в головы подвластных ему рабов, которых он истреблял как тараканов. Поменьше следуйте трюизмам. Тише едешь — дальше не будешь, завязнешь и не выберешься. Тот, кто семь раз мерит, прежде чем отрезать, никогда ничего не добьется, так и будет мерить всю жизнь. Бесплатный сыр бывает не только в мышеловке, он порой и на тропинке лежит, рядом с белым грибом. Надо лишь работать мозгами, и деньги упадут к ногам…

Кто же такой этот тип? Обставлено все слишком театрально, непохоже на специальную службу. Бесспорно, не англичашки, зачем было меня выпускать и вновь вербовать? Наши? Не наш стиль. Закручено, как у Кафки, идиотская китайская ширма, придурочный студент, нет, это не наше блюдо, слишком много специй. У штатников на такие штучки просто не наберется мозгов. Какие-нибудь схимники? Антихристы 47-го дня? Староверы-маловеры? Сект всегда водилось множество, их не перечесть…

Мэтр продолжал вещать:

— Я всегда считал, что каждый человек — остров, и потому часть континента. Как и английский поэт Донн. Все мы находимся в неодолимой связи, словно табун лошадей в одной упряжке. Неужели это не ясно? Или на Земле у человека нет миссии?

Я почтительно слушал этот бред, сдерживая иронический настрой. Миссия? А какая, собственно, у меня миссия? Я же не Моисей… хотя очень хотелось бы.

— Как мне лучше к вам обращаться?

— Можете называть меня Иоганном или просто герром Андреа.

— Зачем я вам, герр Андреа? И в чем заключается моя миссия?

Он вздохнул, словно разговор измотал его до крайности.

— Вы не святой, но кое-какие задачки вам придется решить. Прежде всего, спасти себя и свой род.

Иоганн Валентин Андреа закряхтел за ширмой, возможно, он тихо смеялся и потирал руки, а возможно, оправлялся в фарфоровый горшок. Чем дольше я общался с этим так называемым магистром, тем серьезнее он мне представлялся. Спецслужбами тут и не пахло. Весь стиль разговора с загадками и недомолвками совершенно не вписывался во вполне понятный, прагматичный, даже простоватый язык, свойственный оперативникам. И впрямь за ширмой сидел тот самый мужик в пейсах, падающих на гофрированный воротник, перебирал четки и наблюдал за моим выражением лица по телевизору (трубку никто не потрудился запрятать, она торчала под потолком).

Неожиданно его голос прорвался в тишину звонким фальцетом:

— Скажите, ради чего вы живете?

Вопрос застал меня врасплох, [19] Неизвестно почему, но в голову явились строчки, заученные еще в средней школе: «Милый друг, я умираю оттого, что был я честен. Но зато родному краю вечно буду я известен». Хорошенького был о себе мнения скромник Алекс! правдиво ответить на него я не мог, а лгать не хотелось. Ляпнуть наугад? Ради великого Мекленбурга, распавшегося в самой красе своей? Ха-ха, нужно быть полным кретином, чтобы тратить свою жизнь на это пристанище жулья. Ради Идеи? Но она уже давно сгинула, как Атлантида, или превратилась в свою противоположность. Сын и жена? Самое время поразмазывать сопли, причитая: «Вся моя жизнь — в детях». Что тут греха таить, — жил я ради себя, любимого, ради того, чтобы жрать, пить и временами окучивать наседок.

— Не буду хитрить, но сейчас я не вижу предмета, ради которого можно потратить жизнь. Разумеется, я не имею в виду Бога…

— Разумеется. Это человек чувствует только в Индии. Точнее мог почувствовать. В Индии того времени, когда великая пустыня Гоби была морем, а исчезнувшая Атлантида составляла часть единого континента, который начинался с Гималаев и простирался вокруг Южной Индии, Цейлона, Явы, до далекой Тасмании. Впрочем, мы отвлеклись. А вам не хотелось бы пообщаться со своими родными?

— В Австралии? — Я сам почувствовал, что перебираю.

— Вы никак не можете распрощаться со своими монастырскими трюками. Я лично (он сделал многозначительную паузу), я лично (покряхтел) весьма заинтересован в одном генеалогическом расследовании. Расследование касается лично вас. Но для этого надо выехать в так называемую Австралию.

Разворот событий принял совершенно неожиданный характер. Скорее всего, мой собеседник темнил, цели его были совершенно другими, но разве Алекс совсем потерял голову? Согласиться. Если не подойдет, соскочить с поезда на ходу, не сломав шеи. Но до шеи еще далеко, пока вся работа выглядит туманной.

— Я согласен, — ответил я решительно.

— Похвально, поздравляю вас. Правда, вы рискуете. Вдруг я попрошу вас убить президента?

— Ценю ваш юмор. Однако, надеюсь, вы подробно посвятите меня в дело.

— Разумеется. Более того, вам придется прочитать мемуар своего отца, не забудьте захватить его в соседней комнате. Кроме того, я хотел бы попросить вас об одном одолжении. Мне нужна ваша расписка.

— Расписка в чем? — магистр не переставал меня удивлять. Может, я нахожусь в гестапо? Или в довоенном НКВД, где обожали вербовать направо и налево?

— Всего лишь в том, что вы готовы сотрудничать с Иоганном Валентином Андреа.

Заметим, что в Монастыре кадровые монахи давали не расписки, а излагали целые клятвы верности, так что опыт у меня был скудный, разве что в детстве я давал своему другу Шурику письменное обязательство вернуть ему два пирожка, заимствованные у него в обеденное время. Отказаться? Но какие будут последствия? А что, собственно, случится, если подписать? Я уже давно не монах, да и весь Монастырь полетел к чертям. Брыкаться не стоит, — подписать, а дальше время покажет: ведь вся жизнь — это сплошное нарушение обязательств (еще Учитель писал, что все обещания лишь корка пирога, которую следует сломать ради начинки, сколько муки потрачено зря!).