Виктор Давыдов - Кто бросит камень? Влюбиться в резидента

— Не тебе судить о России, — Муромцев уже кричал. — Что вы, колбасники, в ней понимаете!

— Как же… натюрлих, — насмешливо ухмыльнулся вице-консул, — как можно понять загадочный русский душа: русский гвардеец идет в наемники, в ландскнехты к колбасникам… как проститутка на содержание.

— Да я тебя… — Муромцев порывисто шагнул к немцу, но тот, резко отпрянув назад, выхватил пистолет.

— Руе! Тихо! Как это у вас говорят: честность за честность, — дипломат-майор наотмашь рубанул по-живому. — Я тебе все скажу… В молодого жеребца поиграть захотел? Родную дочь на смерть послал, а сам с этой да с золотом… Тоже, наверное, ворованное? И у колбасников жить собрался?

— Ты что мелешь, скотина? Кого это я на смерть послал? — остолбенело выдавил Муромцев. Хайнцтрудер в ответ только устало махнул рукой:

— Вы же ее, либер фатер, собственными руками к чекистам послали… она и застрелилась, чтобы в плен не попасть.

Муромцев, непроизвольно открыв рот, силился понять услышанное.

— Вот так вот, либер фатер, — немец подошел к столу, налил рюмку коньяку, взял ее левой рукой — в правой был пистолет — и протянул агенту: — Выпейте и успокойтесь. Мне вас искренне жаль. Но не надо забывать свое место, — нравоучительно объяснял он Пильгеру. Тот, машинально взяв рюмку, тупо смотрел перед собой, рюмка с коньяком мелко дрожала в его руке.

— Выпейте, Пильгер, и объясните толком, что… — он не успел закончить фразу. Муромцев резким движением выплеснул коньяк ему в лицо вместе с рюмкой, выбил из руки пистолет и с нечеловеческим воем схватил за горло. В следующую секунду оба рухнули на ковер…

Обеспокоенная долгим отсутствием Эдуарда Петровича, Анюта извинилась перед официантом и направилась в номер. За время, проведенное ею в ресторане, она успела вдоволь налюбоваться на его убранство, потом «переворошила» все мысли, которые мучили ее последнее время, и, наконец, обеспокоенно заерзала в кресле, отгоняя откуда ни возьмись взявшуюся тревогу.

Открыв дверь, она вгляделась в полумрак комнаты. Седой сидел за столом перед листом бумаги, исписанным убористым почерком, обхватив голову руками. Перед ним стояла почти пустая бутылка из-под коньяка. Рубашка его была порвана, на лице отчетливо просматривались какие-то пятна и ссадины.

— Эдуард Петрович, — начала она робко, — я жду-жду… Что случилось?

Седой вздрогнул и поднял голову.

— Господи, Анюта, — он встал из-за стола. — Девочка моя… Господи! — нетвердыми шагами он подошел к девушке и провел руками по волосам. — Совсем как моя Оленька, — спазм перехватил горло, из глаз его полились слезы, и он вдруг упал перед ней на колени. — Простите меня, милая, не судьба нам вместе быть, так, видно, на роду написано. Обокрали нас благодетели, будь они прокляты.

Он повернулся назад, и Анюта, присмотревшись, с ужасом увидела лежащего на полу немца.

— Они думали, купили меня с потрохами… Вот вам, вот, — ткнул он кукишем в сторону дипломата.

— Что с ним? — вскрикнула девушка. — Давайте я включу свет.

— Не надо света, — всхлипнул Седой. — Пришлось поучить мерзавца… Ладно, даст бог, очухается. Господи, нищие мы с тобой, Анюта, нет у нас никаких сокровищ… И доченьки моей нет, — снова запричитал он. — Ничего и никого нет!

Анюта поняла, что случилось что-то страшное и непоправимое, от чего этот сильный человек за полчаса стал глубоким немощным стариком с потухшими глазами и пустым блуждающим взглядом.

— Эдуард Петрович, успокойтесь, прошу вас, вы же умница, вы сильный человек, — она обняла Седого, приговаривая: — Мы найдем выход, мы сейчас сядем и все обдумаем.

Она подвела Седого к столу, усадила, потом подошла к лежащему немцу и осмотрела его. Тот лежал окровавленный, без сознания, но сердце билось.

— Эк вы его, — посетовала Анюта. — Как же так получилось?

— А вот так и получилось, — упавшим голосом пьяно произнес Седой. — А русские прусских завсегда бивали, это еще Суворов говорил.

Анюте показалось, что последнюю фразу он произнес абсолютно трезвым голосом. Лицо его медленно приобретало серьезное выражение.

— Возьмите это письмо и передайте его в советское полпредство. Сейчас, немедленно. Только будьте осторожны. И проситесь назад, в Россию. Это поможет, — он показал на письмо.

— Мы вернемся вместе, — заговорила девушка, но Седой перебил:

— Прошу вас, поклонитесь родной земле от меня, попросите прощения. Может, когда-нибудь русские люди поймут меня. А еще попробуйте найти… впрочем, не надо, — он печально махнул рукой и подал ей листок. — Вот, возьмите и быстро бегите в полпредство. И деньги.

Свернув листок, Анюта спрятала его и снова обняла Седого:

— Эдуард Петрович, миленький, ждите меня здесь, я скоро, прошу вас, дождитесь меня.

Седой, пьяно улыбнувшись, кивнул, поцеловал Анюту и подтолкнул к двери.

Улица была пустынна. Анюта зашла в будку телефона-автомата и набрала номер. На том конце провода ответили.

— Это ресторан «Дубовая скамья»? — запинаясь, спросила она. — Мне нужен Имант Кляйвиньш, администратор. Его теща подвернула ногу и не может идти, просит, чтобы он срочно подвез ее до дому… Из автомата, у кинотеатра Сплендид Палас… Хорошо, — она положила трубку.

— Вон она, на углу, — вглядевшись в сумерки, сказал Старший.

Машина остановилась около Анюты, Младший открыл дверь.

— Это вы ждете Иманта Кляйвиньша? — не скрывая счастливой улыбки, спросил Младший. Анюта обрадованно кивнула.

— Садитесь.

Едва Анюта устроилась на заднем сиденье, Старший сразу нажал на «газ». В пустынном переулке Старший, подсвечивая фонариком, прочитал бумагу Седого. Дочитав до конца, он повернулся к девушке:

— Послушай, девочка, если это правда… этой бумаге цены нет. Спасибо, товарищ Нюра! Я тебя правильно называю?

Анюта кивнула. В последней инструкции, которую она получила, Луганский назвал ей ее псевдоним для общения с группой поддержки.

— Ну что, думаю, при таком раскладе тебе возвращаться туда не надо, — задумчиво протянул Старший. — Мы сами сходим, а ты посидишь здесь.

— Нет-нет, — горячо запротестовала Анюта. — Я должна вернуться, я обещала…

— Это опасно, Нюра, — тихо предупредил Младший.

— Ничего, я скажу, что в полпредстве обещали помочь, просили приехать. Давайте сделаем так.

— Ну, что скажешь, командир? — Младший напрягся в ожидании ответа.

— А если это провокация?

— Какая провокация, — нетерпеливо всплеснула руками Анюта. — У немца вся башка в кровь разбита, я проверила. И вообще, в Москве мне велели сопровождать этого человека. Поэтому я сейчас пойду и приведу его.

— Ну, попробуй. Он бы нам, конечно, очень пригодился. Если что заподозришь, сразу уходи, — осторожно согласился Старший. Младший угрюмо молчал.