Роберт Ладлэм - Круг Матарезе

- Прошу простить, но здесь нет ничего забавного.

- О чем вы толкуете?

Скофилд описал ей группу людей, кое в чем напоминающих Матарезе. При этом он внимательно наблюдал за ней, надеясь, что она как-то среагирует.

Он был не очень-то уверен, что слова его доходят до ее сознания. И попытался воздействовать на ее материнские чувства.

- Информация об этом была передана из Европы под грифом чрезвычайной секретности. Насколько мне известно, в Вашингтоне только я один имел возможность ознакомиться с содержанием этого документа и решил, что прежде всего должен разобраться сам, а уж затем принимать решения. Мне кажется, что это очень серьезный вопрос. Для всей страны будет лучше, если ничто не коснется реноме конгрессмена.

- Молодой человек, - перебила его миссис Эпплетон, - ничто не может затронуть авторитет моего сына.

Вам это известно? Он будет избран большинством голосов и станет президентом Соединенных Штатов. Его хотят избрать все! И все так говорят.

- Наверное, я недостаточно ясно выразился, миссис Эпплетон. Этот доклад из Европы носит угрожающий характер, и я вынужден собрать некоторую информацию. Например, перед тем как ваш сын возглавил кабинет, насколько глубоко он вникал в дела своего отца? Часто ли он посещал Европу вместе с вашим супругом? Кто составляет его ближайшее окружение в Бостоне? Все это чрезвычайно важно знать. Мне необходимо получить сведения о людях, которых знали только вы, о тех, кто прежде приходил навещать его в Эпплетон-Холл.

- Эпплетон-Холл... Вверх по дороге на Эпплетон-Хилл! - неожиданно вставила старая дама, напев странный мотивчик. - С лучшим видом на Бостон... и так будет века. Я знаю, это не больно здорово, но говорят, он сам подобрал это на клавикордах, наш Джошуа I, да-да, и сам написал слова. Это было более ста лет назад. А затем и Джошуа тоже.

- Миссис Эпплетон?! После того как ваш сын вернулся с войны в Корее...

- Мы никогда не говорили об этой войне! - Она почти кричала, взгляд ее стал враждебным, но через секунду вновь затуманился. - Конечно, когда мой сын станет президентом, они не смогут вертеть мной, как им вздумается. Меня сохраняют для специфических случаев. - Она замолчала и рассмеялась. - После очень специфической подготовки у врача. - Она опять замолчала и поднесла указательный палец к губам. - Видите ли, молодой человек, трезвость - не главное мое достоинство.

Скофилд наблюдал за ней очень внимательно и был опечален тем, что видел. Под маской опустошенности можно было разглядеть другое лицо, с некогда живыми и ясными глазами.

- Мне очень жаль. Я думаю, что очень больно сознавать подобные вещи.

- Нет, напротив, - капризно воскликнула она. Теперь настала ее очередь изучать его. - Вы думаете, что вы умны?

- Я никогда не задумывался об этом, - ответил он. - Но у меня есть чутье. Как давно вы... больны, миссис Эпплетон?

- С тех пор, как я пытаюсь помнить. А это уже достаточно долго... уверяю вас.

Брэй снова взглянул на хрустальные графины.

- А конгрессмен навещал вас в последнее время?

- А почему вы спрашиваете? - Казалось, вопрос ее удивил.

А может, она была начеку?

- Просто так, без всякой цели, - стараясь сохранять равнодушный тон, ответил он. Ему не хотелось тревожить ее сейчас. Он еще не был уверен, но ему почему-то казалось, что с ней что-то происходит. - Я сказал сиделке, когда она открыла дверь, что конгрессмен послал меня сюда и что он сам должен быть здесь с минуты на минуту.

- Хорошо же вы придумали! - воскликнула она, и триумф послышался в старческом голосе хронической алкоголички. - Нет ничего удивительного, что она пыталась остановить вас!

- Вот из-за этого? - спросил Брэй, указывая на графины. - Кругом бутылки, очевидно, вы пьете каждый день. Может, ваш сын стал бы возражать.

- Не будьте таким дураком! Она пыталась остановить вас, потому что вы лгали ей и она не поверила вам!

- Лгал?

- Конечно! Мой сын - конгрессмен, и мы встречаемся только в особых случаях, только после специального курса лечения, когда я выхожу вместе с ним к его обожаемой публике, которая должна лицезреть его обожаемую мать. Мой сын никогда не бывал в этом доме и никогда не собрался бы приехать сюда. Последний случай, когда мы были с ним вдвоем, имел место почти восемь лет назад. Даже на похоронах его отца, хотя мы и стояли рядом, мы едва разговаривали.

- Могу я знать почему?

- Вы не можете! Но я могу сказать, что это не имеет никакого отношения к тем вещам, о которых вы тут говорили.

- А почему вы никогда не говорили о Корее, как вы признались?

- Не нужно настаивать, молодой человек! - Она поднесла стакан к губам. Ее рука тряслась, и бренди капало на ковер. Потом она уронила стакан.

- Черт возьми! - Скофилд поднялся с кресла.

- Оставьте его! Не поднимайте! - произнесла она тоном приказа.

- Но я все же подниму его, - сказал он, становясь перед ней на колени.

- Ну хорошо, поднимите. И подайте мне другой, если вы так любезны.

- Непременно. - Он пересек комнату, отойдя к другому столику, и налил ей бренди в новый стакан. - Вы сказали, что не любите говорить о войне в Корее...

- Да, я так сказала, - прервала она его. - Я никогда не обсуждаю эту тему.

- Вам можно позавидовать. Я в том смысле, что вы можете поступать так, как говорите. Обычно это удается не многим. - Он стоял перед ней, и его тень падала ей на лицо. Ложь продолжалась. - Например, я так не могу. Я тоже был там, так же, как и ваш сын.

Женщина сделала несколько глотков, почти не останавливаясь, с жадностью, как это бывает у алкоголиков, когда им вдруг кажется, что в горло почти ничего не пролилось. Бренди начало заволакивать ей мозги.

- Войны уничтожают нечто большее, чем тела, оставшиеся на поле брани. Случаются ужасные вещи. А с вами случались ужасные вещи, молодой человек?

- Со мной они тоже случались.

- Они делали вам эти ужасные вещи?

- Какие, миссис Эпплетон?

- Вас душат, бьют, хоронят заживо, в ваши ноздри забивается земля, грязь, вам трудно дышать... Умирание... медленное. Вы умираете в сознании. - Женщина описала пытки северокорейских лагерей.

- Нет, такое со мной никогда не случалось.

- А с ним случилось. Доктора говорили мне. И это его изменило. Он внутренне изменился. Но мы не должны говорить об этом.

- О чем? - Брэй не понимал, что она имеет в виду. - Вы про конгрессмена?

- Тс-с-сс! - Старая женщина быстро допила оставшееся в стакане бренди. - Мы никогда, никогда не должны говорить об этом!

- Я понимаю, - произнес Брэй, хотя ничего не понимал.

Джошуа Эпплетон IV никогда не был в лагерях. Он избежал лагерей, избежал плена, спасаясь сотни раз!

- Но я не заметил в нем больших перемен с тех пор. Он просто стал старше. Конечно, я не так уж близко знал его двадцать лет назад, но для меня он один из самых великолепных людей, которых я когда-либо встречал.