Роберт Ладлэм - Предательство Тристана

На улицах Берлина эхо разносило громкое клацанье подбитых гвоздями сапог марширующих строем солдат, то и дело мелькали черные шинели офицеров СС, попадались одетые в коричневое штурмовики, пробегали юноши из гитлерюгенда в темно-синей униформе и высоких ботинках. Когда Меткалф в прошлый раз посещал Берлин, примерно лет десять тому назад, это был мужественный город, где повсюду звенел смех. Теперь жители Берлина сделались бесстрастными и невыразительными и поголовно одевались в длинные подпоясанные пальто, отчего еще меньше отличались друг от друга. Женщины, в прошлом столь привлекательные, тоже казались серыми в своих хлопчатобумажных чулках, башмаках без каблуков и лишенные косметики, использование которой нацисты сильно не одобряли.

Всю сумму его впечатлений можно было выразить одним словом: темнота. И виной тому была не обычная тоскливая берлинская погода с короткими зимними днями, а общая мрачность, подкрепленная тщательно соблюдаемой светомаскировкой. Он прибыл на неосвещенный железнодорожный вокзал с опозданием на два часа и приехал на древнем громыхающем и дребезжащем такси, которое вел столь же древний шофер, в гостиницу «Адлон» на Унтер-ден-Линден. На улицах не горел ни один фонарь, светился лишь светофор, установленный на пересечении Унтер-ден-Линден и Вильгельмштрассе, да вспыхивали и гасли беспорядочно мелькавшие, словно светлячки, фонарики, которые держали в руках пешеходы. Салоны попадавшихся трамваев и автобусов заливал мертвенный синий свет, приводивший на память страшные рассказы о привидениях. Немногочисленные автомобили ездили с зачехленными фарами. Даже в «Адлоне», всегда приветливо сверкавшем огнями, двери завесили черными шторами, скрывавшими ярко освещенный вестибюль.

В городе с момента прихода к власти нацистов не проводилось столь необходимого косметического ремонта, и немногочисленные новостройки – военно-воздушное министерство Германа Геринга на Вильгельмштрассе да министерство пропаганды Йозефа Геббельса – вряд ли улучшали его облик, поскольку архитектура у нацистов была мрачная, монументальная и устрашающая. Ближе к окраинам города возвели множество бетонных Flakturmen – башен для размещения зенитной артиллерии. Берлин, ведущий войну со всем остальным миром, имел облик осажденного города, а его обитатели, казалось, не разделяли военный энтузиазм своих лидеров. Меткалф изрядно удивился, когда портье гостиницы вручил ему книжечку талонов на продовольствие, в которых обозначалось в граммах количество масла, хлеба или мяса, которое он имел право употребить. Портье объяснил, что без талонов нельзя питаться в ресторанах, причем совершенно неважно, пришел ли человек сам или его кто-то пригласил на завтрак или обед. Без рационной книжки в Берлине нельзя было поесть.

Он договорился с консьержем гостиницы, что тот достанет ему билет на представление балетной труппы русского Большого театра, которое должно было состояться этим вечером в театре «Штаатсопер», находившемся на той же Унтер-ден-Линден в нескольких минутах ходьбы от гостиницы. Когда он распаковывал в гостиничном номере свои вещи, зазвонил телефон. Это, как и предупреждал Чип Нолан, был чиновник из рейхсбанка.

Они встретились в вестибюле гостиницы. Немец оказался тучным мужчиной средних лет с подщипанными бровями и сверкавшей, как солнце, лысиной во всю голову. Его звали Эрнст Герлах. Он носил хорошо сшитый серый костюм, к лацкану которого был пристегнут большой белый значок с красной свастикой. Он был всего лишь сотрудником рейхсбанка среднего уровня, но в его поведении просматривалась изрядная доля высокомерия, которое, казалось, должно было показать, что он считает Меткалфа – Уильяма Киллигэна – наемным лакеем, обремененным поручением.

– Вы уже бывали в Берлине прежде, мистер Киллигэн? – поинтересовался Герлах, когда они опустились на мягкие стулья в баре.

Меткалф, не готовый к такому вопросу, задумался, но лишь на долю секунды.

– Нет, я здесь впервые.

– Должен признать, сейчас не лучшее время для первого знакомства с нашим городом. Немецкий народ испытывает серьезные затруднения, что вы, без сомнения, успели заметить. Но под руководством нашего фюрера и при помощи серьезных финансовых учреждений, таких, как ваш банк, мы все преодолеем. Может быть, выпьем?

– Мне только чашечку кофе.

– Я бы вам не советовал, мистер Киллигэн. Кофе в эти дни – всего лишь ersatz. У вас это называется, если я не ошибаюсь, суррогат, а у нас – национал-социалистический кофе. В рекламных объявлениях утверждается, что это «здоровый, бодрящий и неотличимый от настоящего продукт!», но, конечно, никто не намерен признаваться, что нам предлагают помои, совершенно непригодные для питья. А что вы скажете насчет глоточка доброго немецкого бренди?

– Это было бы прекрасно. – Меткалф положил на стол перед банкиром большой запечатанный конверт из тонкой крафт-бумаги. Он хотел как можно скорее покончить с делами, чтобы можно было направиться в «Штаатсопер». У него имелись куда более важные дела, чем сидеть тут и слушать вымученные любезности этого толстого нациста. – Здесь вся финансовая документация, – сказал он, – и полные инструкции. Все это нужно сделать как можно скорее и вернуть мне.

Герлах, похоже, был слегка удивлен поспешностью Меткалфа, граничившей с прямой дерзостью. Сначала нужно соблюсти светский ритуал и лишь потом заниматься делами. Начинать деловые разговоры на столь раннем этапе было несколько грубо. Впрочем, немец быстро оправился от неожиданности и произнес цветистую, не лишенную, впрочем, некоторого оттенка покровительственности, речь о трудностях ведения торговли в эти военные дни.

– Только ваш банк и Швейцарский национальный банк, – сказал он, – остались верными друзьями Германии. И я уверяю вас, что мы не забудем об этом, когда война закончится.

Меткалф понимал, о чем на самом деле говорит Герлах: каждый раз, когда нацисты вторгались в очередную страну, будь то Польша, или Чехословакия, или Норвегия, или Дания, или страны Бенилюкса, – они грабили казначейство этой страны, присваивая ее золотые запасы. Из всех иностранных банков это великое воровство поддерживали лишь Банк международных расчетов и Швейцарский национальный банк. В результате нацисты имели тысячи тонн похищенного золота на депозитах в Берне и Базеле. БМР даже выплачивал Германии дивиденды за оборот награбленного золота и по поручению немцев продавал партии этого золота, чтобы купить иностранную валюту; все это делалось для финансирования нацистской военной машины. Ценность БМР для нацистов состояла еще и в том, что основанное в Базеле учреждение никто не мог закрыть. В Швейцарии награбленная немцами казна пребывала в безопасности. Ее было невозможно конфисковать.