Роберт Ладлэм - Предательство Тристана

Хиллиард нахмурился.

– Ради Христа, мы же в Москве! Две трети радиаторов здесь просто не работают, и этот как раз относится к этим двум третям. Можете мне поверить. А поскольку мы в Москве, его не будут чинить в течение ближайших пяти лет.

Меткалф кивнул.

– Сигнал?

– Если я буду находиться на рабочем месте, вы позвоните мне по телефону и скажете, что потеряли паспорт. Я отвечу, что вы позвонили не в тот офис. Если я уже положил груз, то скажу вам, чтобы вы перезвонили и обратились в консульский отдел. Если же нет, то я просто опущу трубку после первых слов.

– А если вас не окажется на месте?

– Запасным вариантом будет телефон-автомат в Козицком переулке, дом номер 2, корпус 8, подъезд номер 7. Это между улицами Пушкина и Горького. Понятно?

Меткалф снова кивнул.

– Козицкий переулок, 2, корпус 8, подъезд 7. Это же совсем рядом с Елисеевским гастрономом.

– Я буду рекомендовать вас вместо «Бедекера», когда кому-то захочется осмотреть Москву, – сухо заметил Хиллиард. – Седьмой подъезд находится между поликлиникой номер 18 и магазином с вывеской «Овощи–фрукты». Кстати, это в четырех кварталах от тайника. Когда вы войдете в дом, то увидите слева телефон, прикрепленный к деревянному щитку. Номер телефона 746, но он там всего один. В нижнем правом углу доски небольшой кусок с отодранной фанерой, и там вы увидите разные каракули и надписи, сделанные людьми, разговаривавшими по телефону, поэтому наши с вами пометки не привлекут ничьего неуместного внимания. Когда я загружу тайник, я нарисую там кружок красным карандашом. Красным , вы запомнили?

– Запомнил.

– Когда вы освободите тайник, то зачеркнете кружок вертикальной линией. Все ясно?

– Полностью. Телефон тоже доступен круглые сутки?

– Да.

– А у вас есть ложные тайники? – Меткалф имел в виду места, куда будут закладываться фальшивые «посылки», предназначенные для того, чтобы сбить с толку тех, кто может случайно или намеренно наблюдать за действиями агента.

– Это мое дело, – огрызнулся Хиллиард.

– Безопасность операции касается меня не меньше, чем вас.

Хиллиард молча прожег его яростным взглядом.

– Какие-нибудь сигналы о чрезвычайных обстоятельствах? – продолжал настаивать Меткалф.

Хиллиард снова промолчал.

– Сигнал о перехвате, о том, что мне нужно убираться, о том, что наши каналы текут.

– Если меня перехватят, вы не найдете сигнала о том, что тайник загружен. Проще некуда. И никогда больше не услышите обо мне. Ни вы, ни Корки, ни кто-нибудь из моих друзей дома, в Айове или Вашингтоне, потому что я буду ломать камни в Сибири до конца своей жизни. Или получу пулю в затылок. Вам теперь все ясно? Так что позаботьтесь о нас обоих. Все время проверяйтесь. Не проколитесь.

Он повернулся и, не говоря больше ни слова, отпер дверь уборной и удалился.

Когда Меткалф вернулся к столу, его обед – их обед – уже был подан. Но Роджер так и не появился. На столе громоздились подносы, заставленные шашлыками из молодой баранины, мясными клецками, именовавшимися хинкали, тушеными фазанами – это блюдо именовалось чахохбили. Посреди этого изобилия возвышались бутылки «Цинандали» – прекрасного грузинского белого вина соломенно-желтого цвета и еще несколько бутылок минеральной воды боржоми. Но аппетит у Меткалфа внезапно исчез, словно он и не был голоден. Он сунул под тарелку стопку бумажек и покинул ресторан, сопровождаемый обеспокоенным метрдотелем, пытавшимся выяснить, что не понравилось иностранцу. Наградив его еще двадцатью долларами, Меткалф пробормотал извиняющимся тоном:

– Представьте себе, я досыта наелся хлебом.

Его, без всякого сомнения, сопровождали, когда он возвращался из «Арагви» к себе в «Метрополь». Филеры оказались незнакомыми, очевидно, из другой смены, и белокурого бледноглазого мастера слежки среди них не было. Или, возможно, казалось, что не было, а на самом деле он наблюдал за ним издалека, оставаясь незамеченным. Документы лежали в нагрудном кармане его пиджака, все еще запечатанные в целлофановую обертку. Меткалфу казалось, что они вот-вот прожгут дыру в его груди. Он пытался не думать о том, что может случиться, если его кто-нибудь остановит и обыщет. Фальшивые советские военные документы высшей секретности – этому невозможно было бы найти объяснение.

Когда Меткалф вошел в гостиницу, ни один из портье не остановил его, а это значило, что Роджер не оставил для него никакого сообщения. Он не мог не волноваться, впрочем, дела Роджера тревожили его меньше всего. Черпак был профессионалом и вполне мог позаботиться о себе. Так что для его отсутствия наверняка существовала веская причина. А вот Лана ни в коей мере не была профессионалом, и с нею могло случиться все, что угодно.

Дежурная на его этаже, горгона, которую он еще ни разу не видел, приветствовала его с общепринятым здесь плоским юмором и отказалась выдать ключ от номера.

– Вы его уже взяли, – заявила она обвиняющим тоном.

– Нет, – отрезал Меткалф. – Это какая-то ошибка. – Если только Роджер по какой-то причине взял ключ от его комнаты, возможно, чтобы что-нибудь там оставить, но в таком случае где сообщение, или…

Передатчик! Черпак суетился весь день, собирая детали, и, насколько Меткалф знал его, должен был уже смонтировать рацию и ждать в его номере, чтобы преподнести сюрприз. Конечно, он ни за что не оставил бы передатчик без присмотра в гостиничном номере.

Но дверь его номера оказалась запертой; Меткалф несколько раз постучал, но не получил ответа. И в номере Роджера тоже никто не ответил на стук. Он возвратился к бастиону дежурной.

– Моя комната заперта, – строго заявил он. Это был единственный способ вести дело с неприветливыми дамами, надзиравшими за этажами: властный приказной тон. – Мне нужен ключ, и если вы отдали его какому-нибудь постороннему человеку, то немедленно лишитесь работы. – Он извлек свой паспорт. – Вы давали кому-нибудь ключ от моего номера?

Дежурная ошеломленно молчала. Она была из тех женщин, которые всей душой преданы важнейшей советской идее порядка . Все нужно делать как положено, и, выдав ключ от номера не тому постояльцу, она нарушила правило. С хмурым видом она вручила Меткалфу запасной ключ.

– Только верните его! – крикнула она ему вслед.

Конечно, ключ мог взять кто угодно, скажем, НКВД, хотя они, скорее всего, имели возможность пользоваться комплектом ключей, предназначенным специально для них, или даже кто-то из американского посольства. И лишь вторично подойдя к своей двери, он вспомнил слова Тэда Бишопа: « Один джентльмен-краут… старый друг попросил его кого-то разыскать… Утверждал, что позабыл, как точно его имя. Человека, который только что прибыл из Парижа… От его истории слегка пованивало тухлой рыбой».