Эрик Ластбадер - Предательство Борна

Все эти мысли отразились призрачной усмешкой на полных губах Фади. Он поспешил за пляшущими лучами милицейских фонариков.

– Протяженность катакомб составляет свыше двух тысяч километров, – заговорил лейтенант Ковальчук, стремясь угодить высокому начальству. – Подземная сеть тянется до самого села Нерубайское, до которого отсюда полчаса езды на машине.

– Наверное, пройти можно не везде. – Фади окинул взглядом треснувшие и прогнившие сваи, стены, местами опасно вспученные, боковые ответвления, засыпанные обвалившимися камнями.

– Совершенно верно, товарищ генерал, – подтвердил лейтенант Ковальчук. – Музей, расположенный в Нерубайском, устраивает краткие экскурсии по катакомбам, но среди тех, кто отваживается отправиться сюда самостоятельно, доля погибших и заблудившихся очень высока.

Фади чувствовал, как в маленьком отряде из трех милиционеров, отобранных Ковальчуком, нарастает беспокойство. Он понимал, что лейтенант говорит без умолку в основном для того, чтобы успокоить самого себя.

На его месте любой другой заразился бы тревогой своих спутников, но Фади было неведомо чувство страха. Он подходил к новой, опасной ситуации с железной уверенностью альпиниста. Мысль о возможной неудаче даже не приходила ему в голову. И дело было не в том, что Фади не ценил жизнь; просто он не боялся смерти. Для того чтобы ощущать себя живым, ему было необходимо подвергать себя предельным испытаниям.

– Если этот человек, как вы говорите, ранен, уйти далеко он не сможет, – продолжал лейтенант Ковальчук, хотя было не совсем ясно, для кого он это говорит – для Фади или для своих взведенных до предела людей. – У меня есть кое-какой опыт общения с катакомбами. Так близко к морю здесь особенно часто обрушаются своды и проваливается пол. И еще надо остерегаться грязевых ям. Грунтовые воды местами размывают почву, образуя топкие колодцы. Такие колодцы крайне опасны, поскольку ведут себя как зыбучие пески. Человека может засосать в трясину меньше чем за минуту.

Вдруг лейтенант резко умолк. Маленький отряд застыл на месте. Милиционер, шедший первым, обернулся, показывая знаками, что спереди донесся какой-то звук. Все стояли, вслушиваясь в тишину, обливаясь потом.

И тут этот звук раздался снова: приглушенный скрип, словно произведенный трением кожи по камню. Каблук?

Выражение лица лейтенанта изменилось. Теперь он напоминал охотничью собаку, учуявшую добычу. Ковальчук кивнул, и маленький отряд бесшумно двинулся вперед.

Анна Хельд привела машину следователя Овертона в самую убогую часть Вашингтона. Они проезжали перекрестки с давно перегоревшими светофорами и разукрашенными непристойными надписями дорожными указателями. Уже совсем стемнело; на землю опустились пепельные зимние сумерки, накрыв и эти трущобы, и чистые улицы с ровными рядами аккуратных домов, и музеи, и монументы. Казалось, это был совершенно другой город на совершенно другой планете, однако именно его Карим аль-Джамиль знал как свои пять пальцев, именно в нем он чувствовал себя уютно.

Наконец они оказались на Восьмой улице, и Карим аль-Джамиль указал на протянувшееся на целый квартал здание из серых шлакоблоков, на котором еще сохранилась выцветшая вывеска «Эм-энд-Эн кузовные работы». Руководствуясь его указаниями, Анна свернула на потрескавшийся бетонный пандус и остановилась перед стальными воротами.

Карим аль-Джамиль выпрыгнул из машины. Поднявшись к воротам, он бросил долгий, внимательный взгляд вокруг. Фонарей здесь почти не осталось, и повсюду лежали густые тени. Свет попадал лишь изредка от фар машин, проезжающих по Л-стрит севернее и Вест-Вирджиния-авеню южнее. На самой Восьмой улице стояли у обочины две-три машины, и все далеко от пандуса. Тротуары были пустынны; окна домов чернели пустотой.

Достав из трещины в бетоне ключ, Карим аль-Джамиль отпер массивный навесной замок, затем поднял ворота и подал знак Анне.

Та включила передачу и тронулась. Поравнявшись с ним, она остановилась и опустила стекло.

– У тебя есть последняя возможность, – предупредил Карим аль-Джамиль. – Ты еще можешь уйти.

Анна ничего не ответила, даже не шелохнулась, продолжая сжимать рулевое колесо.

Карим аль-Джамиль всмотрелся в ее глаза в свете светлячков-фар проезжающих машин, пытаясь прочесть в них правду. Наконец он махнул рукой, приглашая Анну заехать в заброшенную автомастерскую.

– В таком случае закатывай рукава. Принимаемся за работу.

– Я их слышу, – прошептала Сорайя. – Но свет их фонарей еще не виден. Это хорошо.

– Фади знает, что я ранен, – сказал Борн. – Он понимает, что мне не уйти.

– Но он не знает, что вместе с тобой я, – напомнила Сорайя.

– Что ты намереваешься делать?

Молодая женщина погладила Александра по пятнистой спине, и тот потерся мордой о ее колено. Они подошли к разветвлению. Впереди тоннель разделялся на два прохода. Сорайя без колебаний свернула в левый.

– Как ты меня нашла?

– Так же, как я бы выследила любой объект наблюдения.

Значит, Борн ощущал присутствие Сорайи, даже когда людей Евгения Федоровича поблизости не было.

– К тому же, – продолжала молодая женщина, – Одессу я знаю вдоль и поперек.

– Откуда?

– Я возглавляла одесское отделение, когда ты сюда прибыл.

– Когда я?..

И тут же у него в сознании всплыли воспоминания…

…Мари идет навстречу по вымощенным булыжником улицам, обсаженным раскидистыми акациями. В воздухе висит резкий соленый привкус, принесенный беспокойным морем. Влажный ветерок поднимает прядь волос Мари с ушей, и она трепещет за ней вымпелом.

Он обращается к ней:

– Ты сможешь достать то, что мне нужно. Я в тебя верю.

В ее глазах страх, но также мужество и решимость.

– Я скоро вернусь, – говорит она. – Я тебя не подведу…

Борн пошатнулся под ударом памяти. Раскидистые акации, булыжная мостовая: это же площадка перед конечной станцией канатной дороги. Лицо, голос: он разговаривал не с Мари. Это была…

– Сорайя!

Она подхватила его, опасаясь, что он потерял слишком много крови и не сможет идти дальше.

– Это была ты! Когда много лет назад я был в Одессе, со мной была здесь ты!

– Я возглавляла местное отделение. Ты не хотел иметь со мной никаких дел, но в конце концов вынужден был обратиться ко мне за помощью. Это мой источник предоставил сведения, которые были нужны тебе, для того чтобы выйти на след цели.

– Я помню, как мы с тобой разговаривали под сенью акаций на Французском бульваре. Как я туда попал? Что произошло, черт побери? Неопределенность сводит меня с ума.

– Я заполню пробелы в твоих воспоминаниях.

Борн споткнулся. Сорайя сильной рукой его поддержала.