Александр Надеждин - Возвращение Одиссея. Будни тайной войны

– А теперь, уважаемые дамы и господа, внимание налево! – Голос экскурсовода теперь послышался уже с водительского места.

Иванов тут же повернул голову в указанном направлении. От дальней оконечности эклектичного здания с романтичным названием «Белый лебедь» по направлению к скамейке с листающим журнал мужчиной легкой, пружинистой походкой двигалась довольно молоденькая стройная девушка в яркой спортивной куртке, со спортивной же сумкой на левом плече. При ее приближении к скамейке мужчина неторопливо, с полным чувством собственного достоинства, поднялся и, слегка приобняв девушку, немного покровительственно чмокнул ее в щечку, после чего они оба опустились на скамейку и начали о чем-то беседовать.

– А теперь... снова направо, – бодро продолжил Васильич. – С переносом фокуса в глубину.

Перенос фокуса в глубину показал, что впереди, на расстоянии около сотни метров, со стороны Мясницкой, к театру бодрой, размеренной поступью подходила пара молодых особей женского пола, изредка перебрасывающихся между собой какими-то отрывистыми фразами. При взгляде на них у Олега сразу почему-то возникло инстинктивное ощущение того, что одна из приближающихся к ним девиц иностранка. И чем ближе они подходили, тем это ощущение усиливалось все больше и больше. Что-то было в ее одежде – длинной и прямой черной юбке с небольшим разрезом, скрывающей ноги до самых щиколоток, простенькой курточке и обмотанного вокруг шеи шарфа, в ее небрежной, причем не нарочито, а, по всей видимости, абсолютно естественно небрежной манере эту одежду носить, в ее немодных круглых очечках и, самое главное, во всем ее раскованно-целеустремленном виде, что отличало эту девушку от ее нынешней спутницы и непременно выделило бы ее в любой московской толпе. Она непроизвольно напомнила Иванову типичных средних француженок, которые, вопреки устойчивому романтическому стереотипу, давным-давно сложившемуся о них в России, точно так же, нимало не заботясь ни о своей внешности, ни о своем наряде, с такой же деловитой целеустремленностью серыми неприглядными «мымрами» шлифуют парижские мостовые.

– Ну вот. А ты говорил, поляна очищается, – тоже устремив свой взор в сторону этой пары и одновременно почти автоматически начиная аккуратно разворачивать на коленях наполовину свернутую карту, процедил, обращаясь к своему соседу слева, Геня. – Она тут, по ходу, наоборот... заселяется. В самый подходящий момент.

– Закон подлости не знает исключений, – со вздохом сделал гносеологический вывод сосед.

– Не нравится мне эта фря, ой не нравится, – задумчиво протянул решивший присоединиться к их дуэту Иванов, чуть подавшись вперед, в пространство между двумя передними сиденьями.

– Которая? – тут же раздался голос с водительского сиденья.

– Ну та, с правого боку, в длинной юбке.

– Тхе, – фыркнул Васильич. – А чего здесь может нравиться. Такая коряга.

– Да я не в том смысле, – начал было Иванов, но развить мысль не успел.

– Мы поняли, Олежек, – улыбнулся человек с выбивающимися из-под кепки бесцветными волосами и, полубернувшись назад, выразительно подмигнул адресату своего обращения, одновременно подняв вверх указательный палец правой руки. – А теперь внимание. Равнение напра-во. – Палец тут же повернулся в указанном направлении.

Иванов впился взглядом в лобовое стекло. На тротуар, со стороны театра, неторопливой, прогуливающейся походкой вышел высокий, хорошо сложенный мужчина, в темно-зеленой дубленке (по-видимому, подобранной в свое время специально под цвет машины ее владельца), с непокрытой головой, но в черного цвета кожаных перчатках, плотно облегающих его довольно крупные кисти рук. Прямо перед Олегом, на удалении метров сорока—сорока пяти, не больше, очень четко нарисовался так хорошо знакомый ему правильный классический профиль под густой копной темно-русых, слегка вьющихся и аккуратно подстриженных волос. Было видно, что обладателя профиля сразу узнали и оба других находящихся в автомобиле товарища – на вчерашнем совещании всему участвующему в операции оперсоставу были продемонстрированы фотографии Михаила Альбертовича Бутко, запечатлевшие его в различных жизненных ситуациях и ракурсах.

Михаил Альбертович, не увеличивая и не уменьшая темпа своего движения, аккуратно обошел стоящую на тротуаре, прямо на его пути следования, первую женскую пару, представляющую дам предзакатного возраста, которые живо и почти одновременно что-то тараторили друг дружке, сопровождая свою речь довольно экспрессивными жестами рук; подошел к краю тротуара, внимательно посмотрел налево и, убедившись в отсутствии какого-либо приближающегося автотранспорта, ускоренным шагом перешел проезжую часть и, оказавшись уже непосредственно на самом бульваре, снова неторопливой, размеренной походкой направился в сторону стоящей прямо перед ним скамейки. В это время вторая пара того же пола, но значительно моложе, почти поравнявшись с парой первой, внезапно, по инициативе девицы в длинной черной юбке, не очень любезно охарактеризованной человеком, сидящим за рулем джипа «Чероки» как коряга, изменила первоначальный вектор своего движения и, повернув налево, исчезла из поля зрения находящихся в джипе наблюдателей, направившись в сторону театра.

В это время человек в темно-зеленой дубленке уже опускался на скамейку и, расположившись на ней в позе кучера (то есть чуть подавшись вперед и положив локти на колени), устремил ностальгический взор прямо перед собой, на подернутый легкой корочкой льда овал пруда. Прошло буквально две-три минуты, как сидящие на такой же скамейке, только на противоположном берегу, мужчина в дорогом кашемировом пальто и девушка в спортивной куртке, закончив беседу, поднялись со своего места, вышли с бульвара, перешли дорогу и, сев в бежевый «Лексус», тронулись с места и покатились в сторону Покровских Ворот.

Буквально тут же из-под «бардачка» в джипе «Чероки» раздался уже знакомый его седокам металлический анонимный голос:

—Четвертый, пошел за светлой «коляской». Третий, на подстраховке. Четвертый, как поняли, ответьте Базе, прием.

– База, я Четвертый, вас понял, пошел за светлой «коляской», – прохрипел невидимый пульт на этот раз уже простуженным тенорком, и тотчас же, вслед за этим сообщением, серая «девятка», стоявшая напротив дома номер двенадцать, на все той же дальней стороне бульвара, резво рванулась с места и исчезла в том же направлении, в котором за несколько секунд до этого растворился гораздо более представительный бежевый джип.

Глаза всех трех седоков джипа темно-серого тут же перевелись на продолжающую маячить прямо перед ними, на тротуаре, пару болтливых то ли театралок, то ли, по версии Иванова, театральных спекулянток.