Александр Надеждин - Ахиллесова пята

– Портрет портретом. А реальной-то фактуры – кот наплакал. Так, какие-то обрывки.

– Иной раз и этого не бывает, – неопределенным тоном протянул Минаев.

– Бывает и так, – согласился с ним Ахаян и, откинувшись за столом чуть назад и небрежно положив локоть правой руки на спинку скамьи, продолжил: – А есть люди, которые специально не хотят никакой информации об объекте получать. Был, помню, в свое время один разведчик, нелегал – известная личность, могу даже сказать, что в чем-то мой учитель. Так вот он, если ему надо было пойти с кем-нибудь на контакт, принципиально не читал ни досье на этого человека, ни характеристик там каких-то, ничего. Говорил, что ему это только мешает. Заранее формируется стереотип, а отсюда уже рукой подать и до предубеждений, ложных посылок. Только импровизационно работал. На чистой интуиции. И вдохновении. Как великий артист – каждый выход на сцену – абсолютно новое прочтение и пьесы, и своей роли. И еще я от него одну весьма любопытную вещь услышал. Знаете, что однажды сказал? – Василий Иванович медленно обвел взглядом всех своих сотрапезников, тоже, одновременно с ним, положивших на стол свои ножи и вилки, и назидательно поднял вверх указательный палец левой руки. – Любой человек, как бы он ни таился и ни играл, за полчаса общения раскрывается перед тобой на все сто процентов. Тут все в виду имеется: и характер, и темперамент, и интеллект. Эмоционально-волевая устойчивость. Направленность интересов. Все. Главное – это суметь правильно раскодировать полученную информацию.

– Ну, это ж какой опыт должен быть, – протянул Минаев.

– А подготовка, – поддержал шефа его заместитель.

– Подготовка, – немного скептично фыркнул Ахаян. – Ум главное. А нет его, так готовь не готовь, хрен из тебя что получится. Эрудиция плюс еще. Потом, чтоб человек перед тобой раскрылся, его же еще обаять надо. А здесь уже обходительность нужна. Манеры. Опять же кураж. Даже не кураж, а, я бы сказал, какой-то такой... элян виталь [46]. Вот он... разведчик этот, о котором я говорил, под любой личиной выступить мог. Всегда был органичен, в любом обличьи. И с каждым человеком язык мог общий найти. Докеры в каком-нибудь, понимаешь, Гамбурге или Киле через минуту его за своего принимали. А если, бывало, в Вене, в каком-нибудь кабаке шикарном объявится, так тотчас шепоток по залу – это не иначе кто-то из князей Эстерхази.

– Не Быстролетов? – предположил буквально ловивший каждое его слово Иванов.

– Не будем вдаваться в подробности, – дал исчерпывающий ответ Василий Иванович, посмотрев на вопрошающего выразительным взглядом, и вздохнул. – Ладно, это все лирические отступления. Мы, конечно, монстры не такого быстрого полета. И калибра. А посему пренебрегать изучением объекта разработки позволить себе права не имеем. Так что возвращаемся к нашей «Матрене». Хотя, нет. – Он, чуть прищурившись, устремил взгляд немного влево, вперед, на виднеющийся в другом конце основного помещения кафе проем ведущего на кухню прохода, откуда донесся едва слышный, но весьма симптоматичный звон посуды. – Чуть попозже. После соте.

Огромные стрелки часов на боковой стене музея Орсэ сошлись на римской цифре V. Над Парижем с ускоряющейся быстротой начали сгущаться сумерки, постепенно все более и более обволакивая дома, улицы, спешащих по ним прохожих и мелькающие то в одну, то в другую сторону автомобили.

Темно-зеленый «Пежо», шестьсот седьмой модели, с номерами российского посольства, только что обогнув здание музея по улице де Лилль, свернул на тянущуюся вдоль набережной Сены площадь Монтерлана и припарковался на уже постепенно редеющей, но еще достаточно плотно заполненной стоянке, занимающей большую часть площади.

После остановки машины в салоне на несколько секунд воцарилась полная тишина, но ее вскоре нарушил голос Василия Ивановича Ахаяна, который, обведя взглядом выжидательно повернувших головы в его сторону остальных седоков (чье расположение в машине снова было таким же, как и утром, когда он к ним подсел с примузейного тротуара), коротко вздохнул:

– Вот и приехали. Ну что ж, всем спасибо, поездка была очень познавательной. Полезной. Ягненок тоже не разочаровал. – Щеточка седоватых усов слегка дернулась как бы в ностальгическом воспоминании об обеде в придорожном кафе. – Ну и напоследок... – немного нахмурившись, Ахаян опустил глаза, – еще раз коротко о главном. Значит, встречаемся послезавтра, ровно в десять утра. Я вас буду ждать на набережной Конти, рядом с мостом Искусств, с правой стороны, возле ступенек.

– Напротив Института? – уточнил Иванов.

– Напротив центрального фасада Института, – выразительным тоном сделал еще более детальное уточнение Ахаян и посчитал необходимым напомнить, переведя взгляд уже на сидящего рядом с ним Минаева. – И чтоб на этот раз уже никаких опозданий.

– Ясно, – четко, но немного суховато ответил Минаев, слегка потупив взор.

– К встрече, как мы уже договорились, все ваши идеи, мысли, соображения представить в виде обобщенного, конкретного, четкого плана действий. – Василий Иванович обращался уже к Бутко. – Прежде всего, имеется в виду ваши варианты подхода к объекту разработки, ну и, естественно, – последовал кивок в сторону Иванова, – легенда для товарища.

– Василий Иванович, – немного неуверенно, нахмурившись, протянул Минаев. – Может, и вправду еще на денек отодвинем, до пятницы. Чтоб уж капитально все обмозговать.

– Да какая пятница. В пятницу мне, мил человек, по всему раскладу, в Лондоне уже быть надо. Само собой, если, конечно, план ваш благополучно пройдет горнило критики, и мы все, сообща, сочтем возможным его утвердить и принять к исполнению. – Ахаян посмотрел на своего парижского резидента, в глазах которого появилось какое-то настороженное недоумение. – Что, Гелий Петрович, есть какие-то вопросы? Спрашивай, спрашивай, не стесняйся.

Гелий Петрович, бросив быстрый взгляд на своего заместителя, опустил глаза:

– А... зачем вы... в Лондон?

– Как зачем. Подмогу вам искать.

– Какую подмогу?

– Ну как. Я не знаю, конечно, что вы там напридумываете. Но у меня такое ощущение, что без помощи вам на кораблике не обойтись.

– В каком смысле?

– Во всех смыслах. В том числе в материальном. Сколько ты этому путешественнику из бюджетика своего выделить сможешь, а? Помимо, естественно, билета. На, так сказать, накладные и непредвиденные.

– Ну... – Минаев замялся. Для него это действительно был весьма и весьма больной вопрос. Причем перманентно, а не только в данном конкретном случае. Лишних средств в резидентуре никогда не было. А выбить в Центре фонды сверх установленного лимита, тем более на расходы оперсостава, когда все время надо зачем-то обосновывать, почему, к примеру, выбрана гостиница с пятью, а не четырьмя звездами, или взят билет на самолет в первом, а не в экономическом классе, была задача не из легких и вечная нервотрепка.