Александр Надеждин - Ахиллесова пята

При этом, по словам Артюхова, если в начале их знакомства, еще в баре, объектом основного интереса канадца была его соотечественница, в беседе с которой они все пытались выяснить друг у друга, не могли ли в прошлом где-либо, прежде всего в Монреале или Торонто, каким-то образом пересечься маршруты их жизненного пути, то впоследствии этот интерес постепенно переместился в сторону французской «писательницы», которой он, несмотря на то, что та была на несколько лет старше возрастом, чем Мэтью, и обладала менее яркой внешностью, стал оказывать все более и более недвусмысленные и активные знаки внимания. Та же, в свою очередь, как заметил Антон, отнеслась к этим попыткам ухаживания без особого энтузиазма, больше тяготея, в силу каких-то не очень ему пока понятных особых симпатий, к общению именно с Хелен. Больше всего Артюхову не понравилось то, что «писательница», при первом же удобном случае, старалась перевести разговор на французский, что периодически временно выключало его из ведущейся беседы. Причем ему показалось, что она это делала намеренно, желая его поддразнить или вызвать на какие-то ответные действия. Он даже подумал, не испытывает ли та к Мэтью некоего своеобразного специфического интереса, ставшего в последнее время явлением не просто распространенным, но даже как бы и модным. Хорошо что у канадца всегда как-то удачно получалось нейтрализовывать попытки француженки узурпировать права на доминирующую роль в общении с Хелен, то приглашая ее на танец, то вовремя и в нужном русле меняя течение беседы, если она вдруг начинала принимать чересчур обособленный между двумя дамами характер.

Сообщив все это, Антон в достаточно мягкой форме, но все же вполне конкретно снова посетовал Иванову на то, что они с ним, а точнее, сам Иванов, до сих пор продолжает придерживаться чересчур пассивной тактики. Время уходит, а углублять и развивать контакт с Мэтью становится все сложней и сложней – вокруг нее все время появляются какие-то новые люди: то сначала эта французская «писательница», то потом не очень понятный канадец, то еще какой-то напыщенный старик-англичанин, тершийся вчера весь вечер возле их компании и постоянно порывавшийся пригласить Хелен на танец, как только оркестр начинал играть что-то похожее на танго или медленный фокстрот, то другие случайные личности, с которыми она накоротке познакомилась за рулеточным столом или за барной стойкой. Конечно, в ее поведении было замечено несколько непонятных, настораживающих и подозрительных моментов, но, может быть, именно в процессе общения с этим человеком можно было, в конце концов, разобраться, что там у нее на самом деле было на уме и за душой. И уж особенно непонятно Артюхову было, почему Олег до сих пор никак не хотел дать ему команду бросить Хелен самую главную приманку – ту легенду, которую они обсуждали в Лондоне с Ахаяном.

Олег чувствовал справедливость упреков своего «помощника»: действительно, прошла уже половина путешествия, а к выполнению задания он, по сути, так и не приблизился, никакой новой существенной информации пока еще так и не получил, если не считать возникшие у него после рассказов Антона какие-то еще абсолютно никак не оформившиеся, весьма смутные и зыбкие подозрения. По правде сказать, его самого иногда какими-то приступами охватывало острое желание поскорее закончить эту странную игру на нервах и форсировать дальнейшее развитие событий. И все же он, не из упрямства, нет, а просто основываясь на какой-то еще до конца неосознанной внутренней убежденности, решил продолжить следовать избранной тактике, в надежде на то, что именно она поможет ему, наконец, приблизить момент истины. Именно поэтому сегодня утром, во время их подвижных экзерсисов на открытой площадке «солнечной» палубы, он попросил Антона, также временно и без всяких предупреждений, исчезнуть из поля зрения «Матрены» и не появляться сегодня в ресторане ни за завтраком, ни за ланчем. Сам же он решил с этого момента потихоньку осторожно выходить из подполья, начав появляться в тех местах, где была наибольшая вероятность встречи с ней, продолжая при этом действовать пассивно и не проявлять особой инициативы в установлении повторного контакта.

И вот сейчас, стоя перед зеркалом в своем тесноватом ванном закутке и в который раз медленными круговыми движениями проводя электробритвой по уже донельзя отполированной коже щек и подбородка, он снова и снова прогонял в голове всю имеющуюся в его распоряжении информацию и моделировал различные варианты возможного дальнейшего развития событий. Надо заметить, что на его внутреннее состояние и общее восприятие всей этой неоднозначной ситуации существенно влияло еще одно обстоятельство, о котором он посчитал нецелесообразным ставить в известность своего «помощника». Дело в том, что у него вчера, во время его редких перемещений по судну, в основном в ресторан и обратно в каюту, возникло ощущение того, что за ним если не следят, то, во всяком случае, кто-то очень внимательно наблюдает. Вполне возможно, это было ложное ощущение, какое, бывает, возникает иногда у разведчика в ситуации, когда он слишком сосредоточенно и напряженно фокусирует свое внимание на решении какой-то задачи, попав в новую непривычную для него обстановку и среду. В других условиях он, конечно, попытался бы, для того чтобы проверить обоснованность своих ощущений, хотя бы просто в целях самоуспокоения, пошлявшись по корабельным закоулкам, совершить пару-тройку легких проверочных зигзагов. Но вчера, следуя намеченной линии поведения, он не мог себе позволить свободно фланировать по лайнеру, чтобы не попасться на глаза объекту своего интереса, и поэтому неразвеянное до сих пор тревожное ощущение усиливало сейчас его собранность и, как это ни странно, почему-то придавало ему уверенность в том, что избранная тактика в самом скором времени должна принести свои, пусть, может быть, и не такие уж весомые, но все-таки какие-то плоды.

Бросив последний взгляд в зеркало, Иванов выключил бритву, взял с прозрачной стеклянной полочки вытянутый ромбовидный флакон с надписью «Tribute», наполненный свежо и приятно пахнущей жидкостью цвета морской волны, и, брызнув из пульверизатора на ладони, тут же приложил их к своим гладковыбритым щекам.

Через пятнадцать минут молодой симпатичный мужчина в элегантном светло-фисташковом однобортном костюме и черной рубашке, источая по пути изысканный смешанный аромат цитрусовых и фруктовых плодов, муската, шалфея и сандалового дерева, зашел в бар «Кристалл», со стороны театрально-концертного зала, и неторопливо двинулся прямо по направлению к стеклянной двери, ведущей внутрь ресторана «Мавритания». Помещение бара практически пустовало. Было время ужина, и только около полутора десятка посетителей, желающих принять перед ним, для аппетита, какой-нибудь аперитив, по одному или по двое сидели то здесь, то там за аккуратными квадратными столиками.