Роберт Ладлэм - Ультиматум Борна (пер. П. В. Рубцов)

– Как связаться с «Транквилити»? Я не хотел звонить ей: по правде говоря, я чертовски старался выбросить все мысли о них из головы...

– Это – первая разумная мысль, которую я от тебя услышал. Записывай номер. – Конклин продиктовал код и номер телефона, после чего Борн повесил трубку.

Стараясь преодолеть лихорадочное возбуждение, Джейсон провел нудные переговоры с телефонисткой: назвал код, номера телефона и кредитной карточки. Всю эту процедуру сопровождали гудки и заикающиеся переспрашивания, но в конце концов его соединили с карибским островом, и, преодолев последнюю преграду в виде какого-то идиота дежурного в «Транквилити Инн», он услышал наконец голос своего шурина.

– Позови Мари! – сказал Борн.

– Дэвид?!

– Да... Дэвид. Давай Мари.

– Она уехала. Уехала час назад.

– Ку-у-да?!

– Она не доложила. Собиралась вылететь чартерным рейсом из Блэкберна, но не сказала куда. Международные аэропорты только на Антигуа и Мартинике, но она вполне могла полететь и на Сен-Мартин или даже в Пуэрто-Рико. Она ведь собралась в Париж...

– И ты не мог ее остановить?!

– Я пытался, Дэвид. Черт подери, я пытался...

– Надо было ее запереть. Это тебе не пришло в голову?

– Мари?!

– Ладно, хватит... Сюда она доберется только к завтрашнему утру.

– Слышал новость? – закричал Сен-Жак. – Убит Тигартен. Пишут, что это дело рук Джейсона...

– Заткнись, – оборвал Борн. Повесив трубку, он вышел из телефонной будки и зашагал по улице, стараясь хоть как-то собраться с мыслями.

Питер Холланд, директор ЦРУ, вскочил со стула, выпрямился во весь рост и заорал на сидевшего перед ним человека:

– Как это – ничего не делать? Ты что, совсем обезумел?!

– А ты был в своем уме, когда выдал заявление о совместной англо-американской операции в Гонконге?

– Черт побери, это ведь чистая правда!

– Есть и другая правда, например, когда все отрицается, если это выгодно ЦРУ.

– Дерьмо!! Чертовы политики!

– Я бы не стал так кипятиться, мистер Чингисхан. Мне доводилось слышать о людях, готовых умереть, но не предать ту правду, которую им приказали отстаивать... Все это чушь, Питер.

Доведенный до белого каления Холланд тяжело опустился на стул.

– Мне действительно здесь не место...

– Может, и так, но погоди еще немного. Может, и ты обваляешься в дерьме, как все мы, – это случается, поверь мне.

Директор ЦРУ откинулся на спинку стула и глухо сказал:

– Я запачкан больше вас всех вместе взятых, Алекс. Я до сих пор просыпаюсь от ужаса и вижу лица парней, которым я вспарываю животы. Они смотрят на меня, смотрят, пока я приканчиваю их... Я прекрасно понимаю, что они ни при чем и ни в чем не виноваты.

– Там не было выбора: либо ты их, либо они – тебя. Эти парни пустили бы тебе пулю в лоб, если бы могли.

– Да, это так. – Директор ЦРУ резко наклонился вперед и уставился на Конклина. – Кажется, мы отвлеклись?

– Считай это вариацией на тему...

– К черту это дерьмо собачье...

– Это просто музыкальный термин. Я люблю музыку.

– Тогда давай вернемся к главной теме симфонии, Алекс. Я тоже люблю музыку.

– Согласен. Борн исчез. Последний раз он сообщил мне, что нашел логово Шакала, – это его слова. Он не сказал, где это логово, и только Богу известно, когда он снова позвонит.

– Я послал нашего человека из посольства в «Пон-Рояль» поспрашивать о Симоне. Похоже, что Борн сказал правду: Симон зарегистрировался в отеле, ушел и больше не возвращался. Так где же он?

– Где-то за пределами видимости... У Бернардина на этот счет была идея, но все кончилось пшиком. Старик решил, что сможет подобраться к Борну, если сообщит полиции номерной знак арендованного «пежо». Но Борн не взял его из гаража, и мы оба полагаем, что и не возьмет. Он теперь не доверяет никому – даже мне. Если вспомнить его биографию, то для этого есть все основания.

Холланд подозрительно взглянул на собеседника.

– А ты не врешь мне, Конклин?

– Зачем мне врать в такой момент – да еще о моем друге?

– Это не ответ, а вопрос.

– Нет. Я не вру. Мне неизвестно, где он находится.

– Итак, ты полагаешь, что не надо ничего предпринимать.

– Да. Мы ничего и не можем сделать. Рано или поздно он позвонит мне.

– В таком случае, может, у тебя есть соображения по поводу того, скажут в сенатском следственном комитете, когда через пару недель или месяцев все это взорвется? Мы тайно посылаем человека, известного под именем «Джейсон Борн», в Париж, который столь же близок к Брюсселю, как Нью-Йорк к Чикаго...

– По-моему, даже ближе.

– Благодарю, для меня очень важно это уточнение... Верховный главнокомандующий войск НАТО в Европе убит, упомянутый Джейсон Борн берет ответственность на себя, а мы не говорим никому ни полслова! Боже, кончится тем, что я буду чистить гальюны на каком-нибудь паршивом буксире!

– Но Борн не убивал Тигартена!

– Это знаем ты и я. Но если полистать его досье, то там есть краткое упоминание о душевной болезни, которое всплывет, едва следователь потребует материалы, касающиеся Борна.

– Это была амнезия, не имеющая ничего общего с комплексом насилия.

– Черта с два, дело обстоит гораздо хуже: человек не помнит, что он делал.

– Мне плевать, помнит он или не помнит... В этом эпизоде что-то нечисто. Чутье подсказывает мне, что убийство Тигартена каким-то образом связано с «Медузой». Где-то что-то замкнуло, информация была перехвачена, в игру ввели чертову дюжину отвлекающих ходов...

– Мне казалось, что я говорю и понимаю по-английски так же хорошо, как и ты, – сказал Холланд, – но сейчас я не улавливаю ход твоих мыслей.

– Тут и улавливать нечего: никакой арифметики, никакой алгебры. У меня нет фактов... Но «Медуза» как-то с этим связана.

– В случае, если бы ты дал показания под присягой, я смог бы привлечь к суду Бартона, председателя Комитета начальников штабов, и, конечно, Аткинсона из Лондона.

– Оставь их в покое. Установи за ними слежку, но не топи их шлюпки, адмирал. Как и в случае с «уходом» Суэйна, мухи рано или поздно слетятся на мед...

– И что ты предлагаешь?

– То, что сказал, когда вошел сюда. Ничего не предпринимать: в этой игре надо уметь ждать. – Неожиданно Алекс со всего размаху стукнул тростью по столу. – Черт меня возьми со всеми потрохами, но это – «Медуза». Иначе быть не может!

Плешивый старик с изможденным лицом с трудом поднялся со скамьи в церкви Святого Причастия, расположенной в Нёйи-сюр-Сен, предместье Парижа. Он направился ко второй исповедальне слева от притвора. Откинув черную шторку, он вошел внутрь и тяжело опустился на колени перед черной деревянной решеткой.

– Ангелюс Домини, сын Божий, – раздался голос. – Ты хорошо себя чувствуешь?