Мик Геррон - Хромые кони [litres]

«Но и удовольствия от нее ты получать не будешь. Ни теперь, ни в дальнейшем».

Карьера перекладывателя бумажек. Транскрибирование перехваченных разговоров по мобильникам. Прочесывание бесконечных отчетов о давно забытых операциях в поисках параллелей с текущими событиями…

Половина будущего кроется в прошлом. Это было господствующим кредо внутри Конторы. Именно поэтому маниакально просеивалась почва с каждой дважды уже перепаханной поляны в надежде разобраться в истории прежде, чем она повторится. Реалии сегодняшние, в которых мужчины, женщины, дети, обвязавшись взрывчаткой, выходили на центральные улицы городов, – эти реалии разбивали человеческие жизни, но не установленные правила. Так гласила оперативная премудрость, к негодованию многих.

Например, к негодованию Тавернер. Поговаривали, что Тавернер изо всех сил пыталась перелицевать правила игры; не столько поменять фишки на доске, сколько избавиться от самой доски и сконструировать взамен новую. Но Тавернер все же была первым замом, а не главой службы. И даже если бы она возглавляла Контору, то в нынешних условиях приходилось отчитываться перед разнообразными комиссиями. Со времен Чарльза Партнера, первого шефа Конторы, умершего на посту, и последнего, обладавшего неподконтрольной властью, абсолютизма не было ни у кого. В то же время сам Партнер весь, от воротника на меху до беспалых перчаток, был воплощением бойца холодной войны, а во времена холодной войны все было проще. Тогда было проще делать вид, что все упирается в существование их и нас.

Все это, разумеется, было задолго до Ривера. Обо всем этом он знал из крупиц информации, оброненных С. Ч. Дед Ривера был олицетворением конфиденциальности или, во всяком случае, полагал себя таковым, будучи убежденным, что, всю жизнь продержав рот на замке, теперь обладал тайным знанием. Это его убеждение было непоколебимым, несмотря на бесспорную данность: больше всего на свете он обожал Конторские сплетни. Возможно, это случается с возрастом, думал Ривер. Возможно, старость укрепляет наше укоренившееся представление о самих себе и в то же время методично разрушает его основания в реальности, превращая нас в жалкое подобие людей, которыми мы были когда-то.

Рука болела. Оставалось надеяться, что никто не обратит внимания. В любом случае делать что-либо уже поздно. До Риджентс-Парка еще несколько минут ходьбы, а опоздание будет выглядеть нехорошо.

Дама средних лет, с лицом кондукторши, продержала его десять минут в вестибюле, прежде чем выписать гостевой пропуск. Конверт с подложкой, где плотно сидел ноутбук, пропустили через рентгеновскую установку, и Ривер подумал, не потерлось ли содержимое компьютера. Интересно, будь на его месте Сид, ее бы тоже заставили ждать? Или же Джеймс Уэбб распорядился морить Ривера на пороге до тех пор, пока тот не уяснит простую истину: гостевой пропуск – это все, на что он может рассчитывать отныне и навек?

Все связанное с Пауком без труда превращало Ривера в параноика.

Наконец мытарства закончились, и Ривера впустили в массивные деревянные двери, за которыми находилась еще одна стойка, где распоряжался лысеющий румяный хмырь, сошедший бы за оксфордского привратника, но который, несомненно, был отставным полицейским. Он указал Риверу на банкетку. Засунув ноющую руку в карман, Ривер сел. Конверт он положил рядом. На противоположной стене висели часы. Следить за еле ползущей секундной стрелкой было тоскливо, но и не следить сложно.

За стойкой изгибом поднималась лестница. Не такая просторная, чтобы на ней можно было поставить хореографический номер для кабаре, но близко. На один безотчетный момент Ривер представил, как Сид, сходя по этой лестнице, звонко постукивает каблучками по мрамору, а все вокруг останавливаются и смотрят на нее.

Он сморгнул, и видение пропало. Отголосок шагов еще витал вроде эха, но это были чужие шаги.

Когда он впервые попал в это здание, оно напомнило ему джентльменский клуб. Теперь же его осенило, что, скорее всего, все обстоит ровно наоборот: джентльменские клубы напоминают Контору, какой она была когда-то. В те времена, когда здесь занимались тем, что называлось Большой игрой.

Через некоторое время появился еще один отставной полицейский:

– Это для Уэбба?

По-хозяйски положив руку на конверт, Ривер кивнул.

– Я ему передам.

– Мне предписано вручить лично в руки.

Сомнений быть не могло никаких. На него выписан пропуск, и вообще.

Новый знакомец, к чести его, не стал возражать:

– Тогда прошу за мной.

– Не беспокойтесь, я знаю дорогу, – сказал Ривер, исключительно чтобы прибавить себе весу.

Не прибавил.

Его повели, только не вверх по лестнице, а через двери слева от стойки, в коридор, где он никогда раньше не бывал. Толстый конверт казался теперь подарком, который он несет Пауку, хотя подобная ситуация была за гранью вероятного.

«Ты сказал: белая футболка под синей рубашкой!»

«Нет, я сказал: синяя футболка под…»

Сука ты, Паук.

– Что-что?

– Я ничего не сказал, – заверил Ривер.

Пожарные двери в конце коридора вывели на лестницу. В окно Ривер увидел, как по наклонной рампе на подземную стоянку заезжает машина. Он проследовал за провожатым вверх по лестничному маршу, затем еще по одному. На каждой площадке мигали камеры наблюдения, но он поборол искушение помахать в объектив.

Они прошли сквозь еще одни пожарные двери.

– Ну пап, нам долго еще?

Провожатый ответил недобрым взглядом. На полпути по коридору он остановился и дважды негромко стукнул в дверь.

Внезапно Ривер пожалел, что не оставил конверт на стойке в приемной. С Джеймсом Уэббом они не виделись восемь месяцев. А целый год до того были не разлей вода. Что хорошего в том, что они снова встретятся?

«Ты сказал: белая футболка под синей рубашкой!»

К тому же внезапный позыв уложить говнюка одним ударом мог оказаться необоримым.

Из-за двери прозвучало приглашение войти.

– Прошу вас, сэр.

И он сделал, как его просили.

Кабинет был не такой просторный, как у них с Сид, но зато куда как лучше обставленный. Всю стену справа занимал книжный шкаф, до самого потолка заставленный папками с маркировкой по цвету, а напротив двери расположился громоздкий письменный стол, словно выточенный из корабельного остова. Перед столом стояла пара уютных кресел для посетителей, а позади него из высокого окна открывался вид на парк, сейчас – массив приглушенных бурых оттенков, но весной и летом там будет роскошное море зелени. Также позади стола, загораживая вид, располагался Джеймс Уэбб [3] Фамилия Уэбб (Webb) созвучна английскому слову «web» – паутина. , неизбежно прозванный Пауком.