Герман Матвеев - Сборник повестей Дела давно минувших дней

Сейчас Васька стоял в лесу с пустым желудком, держа в руках большой кусок превосходного сыра, и чуть не плакал. «Что делать? До Пономаревского хутора еще далеко, да обратно сколько идти. Есть хочется, как никогда. Ягоды собирать? Черники уже мало. Малинники далеко, да и времени нет». Васька уже решил было бросить сыр и геройски идти голодным, но вдруг вспомнил, что летчик Захаров похвалил эту пачку, когда показывал ему. «Не станет же он хвалить отраву. Надо попробовать». Осторожно откусил маленький кусочек. Разжевал. Чуть соленое. Вкусно, но здорово воняет. Откусил второй кусок побольше. «Если бы эта штука не пахла так сильно, то лучшей еды не придумать», — подумал Васька. Теперь он с удовольствием жевал сыр, разобрав, что это хорошая еда.

Чем дальше уходил он от оврага, тем сильней стлался по земле туман и едко пахло гарью. Выйдя на открытое место, Васька увидел над лесом густые клубы дыма. Солнце поднялось, просвечивало багрово-красным кругом через дым и не светило. Пожар не кончился. Ветер еле-еле тянул на север.

Васька свернул налево, чтобы подойти к хутору с подветренной стороны. Выйдя на хуторскую дорогу, остановился. Показалось, что недалеко захрустели ветки. Нырнул вбок и спрятался за дерево. Вдруг за спиной голос:

— Васька! Куда ты идешь, дурак?

Голос знакомый. Мальчик оглянулся. Никого нет.

— Пропадешь ведь! Поворачивай обратно, а не то ремнем отстегаю.

Одним движением Васька скинул с плеча автомат, снял предохранитель.

— Иди отстегай, — смело сказал он. — Ну? Выходи.

— Вот и опять дурак, — сказал голос. — По своим стрелять собираешься. Эх ты, партизан.

— Прекратить разговоры, — раздался строгий голос в другом месте. — Помелов, возьми его к себе.

Васька, услышав второй голос, растерялся. Ему казалось, что кругом в лесу спрятаны люди и все смотрят на него.

— Васька, иди сюда. Командир велел.

— Куда идти? — спросил в недоумении Васька.

— Иди прямо. Я скажу. Смелей шагай. Теперь вороти чуть влево.

Васька пошел на голос и скоро наткнулся на спрятавшегося в кустах Помелова. Молодой партизан, веселый рассказчик, врун, бывший проводник летчика.

— Маскируйся тут. Автомат заряжен? — спросил уже вполголоса Помелов, когда Васька присел в двух шагах от него.

— Заряжен.

— Вот и хорошо. Стрелять скоро будем.

Васька лег в траву, просунул дуло автомата между веток в сторону дороги и стал ждать. Он понял, что партизаны устроили засаду.

— Ты куда направлялся-то? — тихо спросил Помелов.

— Деда искать.

— Э-э, опоздал, брат. Погиб твой дед. Геройски погиб. Чуешь пожар-то?

— Да.

— Это его рук дело. Он немцам авиабазу разгромил. Столько там делов натворил — не сосчитать, скоро об этом вся Россия узнает, наверно, в газетах напечатают, — продолжал рассказывать молодой парень.

Васька не слушал. Какая-то сила сжала сердце. В горле комок. Деда нет. Убили дедушку. Никогда Васька не услышит его добродушно-сердитую воркотню. Никогда сухая рука не погладит его по голове. Теперь он один. Отец на фронте. Неизвестно, жив ли. Мать уехала. Из родственников одна тетка осталась, да и та не родная. Крупные слезы покатились из глаз. Чтобы скрыть их, мальчик ткнулся лицом в траву, стараясь не всхлипывать. Помелов понял состояние Васьки и замолчал.

Вернувшись с ручья, Настя хватилась Васьки не сразу. Разожгла костер, вскипятила воду, засыпала немецкой лапши, которая ей очень нравилась.

— Вася, иди поешь! — крикнула она, когда разварившаяся лапша заполнила весь котелок.

— Вася! Второй раз не буду звать. Слышишь!

Ответа не было. Настя заглянула в землянку, в темноте пошарила рукой на лежанке. «Куда он ушел? На ручей мыться, что ли?» Отсутствие автомата объяснило все. Ушел к старикам.

До полудня ждала. Ходила вокруг землянки как потерянная, делать ничего не могла. Все валилось из рук. В полдень, взглянув на солнце, по привычке стала разжигать костер. «Варить обед. Кому? Ну, а если придут голодные, попросят есть. Шоколадом, что ли, кормить». Обед сварила обильный, не жалея припасов. Когда все было готово, унесла в землянку, поставила на сколоченный Лукичом стол. Закрыла полотенцем, сверху положила ложки, нож и солонку.

Больше делать нечего, а ждать нет сил. Быстро обулась, туже затянула юбки, на голову надела темный платок. Колом подперла дверь в землянку. «Надо что-то делать. Не сидеть же так, сложа руки. Если гнездо разорили, надо место искать, куда голову преклонить. Одной в лесу не прожить. Если Васька придет со стариками, увидят еду, догадаются, что вернусь к ночи», — думала Настя, быстро шагая по лесу.

«Куда идти? Где искать племянника? К немцам попадешься — несдобровать. Хорошо, если на работу пошлют, дорогу чинить…»

Мелькнувшая мысль остановила молодую женщину.

Арина! Как она раньше не подумала о подруге! Были в девках — дружили. Семеновка, где жила Арина, — соседняя деревня. Долгие зимние вечера в беседах вместе коротали. На праздниках вместе гуляли. По ягоды ли, по грибы ли, за дровами в лес — всегда с Аришкой. Замужество разлучило подруг, да и то при всяком удобном случае друг к другу заглядывали.

Настя повеселела. Вспомнила рассказ Ипата о встрече его с Ариной на шоссе. Работает на немцев бедная. От ее работы проку будет мало. Хитрая, упрямая. Руки золотые, а если что не захочет, палкой не заставить. Поссорилась она как-то со свекровкой. На ругань отмалчивалась, но хозяйство повела так, что скоро переломила сварливую старуху. Еда оказывалась пересолена. Хлеб в печи горит. Посуда бьется. Молоко киснет не вовремя. А виновата во всем оказывалась свекровь. Арина просит ее поучить, посоветовать.

— Посыпьте соли по-своему, — попросит Арина свекровку, а сама дает для пробы уже посоленный суп, но такой горячий, что не разобрать вкуса.

— Посадите хлеб, — скажет, загребая угли. — Вы лучше меня знаете.

Уйдет, посмеиваясь, на двор. Знает, что печь натоплена так сухо, что если старуха сунет хлеб, одни угли вынет. Вернется от коровы — дыму в избе — не продохнуть, а свекровка у печи клянет всех святых. Посуду Арина поставит так, что чуть дотронуться — грохнется на пол.

Старик с мужем недели две наблюдали терпеливо эту скрытую борьбу за власть и, наконец, не выдержали.

— Вот что, мать, — сказал старик жене. — Ты свой пек прожила, поработала и хватит. Уступи место молодой хозяйке. Отдай ключи и носа не сметь совать к ней. Как умеет, так пускай и делает. Не могут два пахаря за одним плугом ходить.

Обиделась старуха, поворчала, но покориться пришлось. Отдала ключи, а вместе с ними и первенство, с указами больше не лезла. Арина стала полной хозяйкой и дом повела образцово.

Думая о подруге, Настя незаметно дошла до деревни. По дороге никого не встретила. Семеновка расположена на холмах. Огородами выходит к речке. Настя решила обойти деревню. Знакомыми тропинками прошла к месту, где перекинуто бревно через речку. Бревно тут. Прислушалась. Тихо в деревне, словно вымерла. Привычно перешла бревно. Теперь деревня видна как на ладони. Через два дома от Арины председатель колхоза, товарищ Вихарев живет. Вместо его дома черная труба от печки торчит. Погорели. В доме Арины дымок, у Насти заколотилось сердце. Неужели застанет подругу? Задами, через огород, прошла к крытому двору. Ворота открыты. Смело юркнула в темноту. Прислушалась. В коровнике похрустывало. Корова жевала сено. Когда глаза привыкли к темноте, осторожно поднялась в сени, спряталась в угол и стала ждать. В доме кто-то был. Настя слышала бульканье, плеск воды. «Никак, стирают?» Долго стояла в темном углу Настя. Никаких других звуков, шагов, голосов — не услышала и отворила дверь.