Герман Матвеев - Сборник повестей Дела давно минувших дней

— Что же делать, Вася?

— Надо тушить.

— А там стреляют…

В это время в деревне мелькнул огонек, не успели они сообразить, что это такое, как впереди них со страшным треском разорвался снаряд, поднимая столб огня. Настя отскочила с дороги в рожь, увлекая за собой Ваську. Высоко над головой взвизгнули пули. Прижавшись друг к другу, уткнувшись головами в землю, лежали они, боясь пошевелиться. Снаряды с грохотом, визгом, рвались не переставая. Пули щелкали, жужжали, чмокали.

Первым пришел в себя Васька. Он ткнул рукой в бок лежавшей женщины и шепотом позвал:

— Настя, Настя…

— Ой, лихо мне, Васенька, — сказала молодуха, не поднимая головы.

— Тебя не ранили?

— Не знаю.

— Ты пошевелись, так узнаешь, — посоветовал мальчик. Молодая женщина приподняла голову, но где-то совсем близко грохнул разрыв. Настя охнула и снова ткнулась лицом в землю. Сверху на них посыпались куски земли.

— Близко! — сказал мальчик. — Побежим, Настя, а то убьют.

— Ой, ноги отнялись, Васенька.

— Да не бойся, ползи за мной.

Они поползли на четвереньках по густой ржи, припадая к земле каждый раз, когда рвался снаряд. Сколько времени они так ползли, неизвестно, от страха потерялось всякое представление о времени. Когда пули уже не визжали над головой, не чмокали впереди, а снаряды рвались где-то далеко позади, пришли в себя. Не заметили они, как проползли все поле и оказались у опушки леса. От пережитого страха Настя ослабела; женщина дрожала всем телом. Она села на траву, прислонилась спиной к дереву.

— Ну вот… живы остались.

— А ты напугалась!.. Я так нисколько не испугался, — похвастался мальчик, поднимаясь во весь рост.

— Сядь, сядь! — зашипела молодуха.

Васька послушно присел на корточки.

— Увидят… опять… Ироды.

— А здорово они стреляют… К-а-ак даст… Во, слышишь…

Стрельба стихла, но появились новые звуки: скрип железа, треск моторов.

— Трактора, что ли? — спросила Настя.

— Знаешь это что? Это танки, — уверенно сказал Вася.

— Уйдем скорей от греха.

Молодуха схватила племянника за руку, потянула за собой в лес. В лесу совсем успокоились.

— Что же теперь делать, Вася?

— Пойдем на овраг. Я знаю: дед с Лукичом туда собирались.

— Заблудимся, Вася.

— Да нет. Я дорогу знаю… мы с ним ходили.

— Темно-то как… Вдруг опять на немцев наскочим, — нерешительно возражала молодая женщина.

— Нет… они в лес не пойдут. Идем.

— Подожди, я сапожки обую, — согласилась Настя. — Ты бы тоже надел…

— Мне не надо. Я привык.

Пока молодуха надевала ботинки, мальчик вспоминал обстрел.

— Ка-ак даст!.. С огнем! Ты слышала, как они? У-у-у… И-и… Здорово! Вот бы мне из такой пушки пострелять. Мне дед давал стрелять из дробовика… Здорово! Ка-ак даст! В плече отдает.

— Тихо ты, услышат, — одернула Настя расходившегося племянника. — Еле живы остались, а ему нравится.

— А почему они стреляли? Неужели в нас?

— Конечно в нас, — убежденно ответила молодуха.

— Откуда же им знать, что мы идем.

— Они все знают. У них такие трубки есть, в которые все насквозь видать… Ну, пойдем.

Васька двинулся вперед, смело наступая босыми ногами на шишки, сучки. Ночного леса Настя не боялась, спокойно шла за Васькой, грустно размышляя о своей судьбе.

Густой лес начинался сразу за деревней и тянулся до самого города широким нетронутым массивом. В двадцати километрах от деревни его разрезала железная дорога. В лесу водилось много дичи, зверья. Встречались медведи.

Глубокий овраг зарос по краям травой, мелким кустарником. На дне оврага между камней бежал прозрачный и холодный ручеек, старики считали его целебным. Нередко, когда болела поясница, Ипат с Лукичом ходили сюда лечиться. Ложились животом на камень, крестились и окунали бороды в холодную воду. Тянули ртом осторожно, чтобы не ломило зубы. Напившись, наполняли принесенные бутылки. Ребятишки, которым давали этой воды, маялись запором, отчего уверенность в ее целебности еще больше укреплялась. Несколько лет назад Ипат принес целое ведро воды агроному. Тот свозил ее в город.

— Вода обыкновенная, ключевая, — объяснил вернувшись агроном. — Но она жесткая, известковая.

— Стало быть, что-то есть?

— Ничего нет, дед. Обыкновенная вода.

— Как же обыкновенная, когда она из-под земли сама течет.

Спорить со стариком было бесполезно.

Лукич вырыл в овраге глубокую нишу для костра. Наспех соорудил шалаш. Ждал. Две ночи прошли, а Ипата все не было. Всякие догадки мелькали в голове, и самая страшная из них уже превращалась в уверенность: «Убили».

Обмануть Ипат не мог. Слишком хорошо знал Лукич характер своего приятеля. Чтобы занять себя, отогнать мрачные мысли, старик целыми днями ходил по лесу. Нашел несколько тетеревиных выводков, собирал землянику. Возвращаясь вечером назад, каждый раз надеялся увидеть в шалаше друга.

Ипата не было. На третью ночь всякая надежда пропала. «Завтра с утра пойду искать, — решил Лукич. — Живым или мертвым, а найду». Костра зажигать не стал. Выгнал веткой комаров из шалаша, залез внутрь, заложил вход и лег. Сон не шел. Слушал, как звенят комары вокруг. Слышал, как подбегала лисица… и вдруг посторонний хруст, легкие приближающиеся шаги. Это человек. Лукич схватил свою берданку, бесшумно вылез из шалаша и спрятался в орешнике. Шаги приближались, человек шел уверенно, без опаски. Неужели Ипат? Лукич свистнул тонко с перерывом. Так свистят рябчики весной в поисках подруги. Такого свиста летом не услышать в лесу, но знает об этом только охотник. Шаги остановились.

— Лукич! Здесь, что ли? — раздался в темноте знакомый голос.

— Здесь, здесь! — обрадовался Лукич.

Старики пошли друг другу навстречу.

— А я думал, ты убег, — сказал Ипат, еще не видя приятеля.

— Зачем убег. Я тебя поджидал. Ты потише.

— Ничего. Мы теперь тут с тобой председатели на весь лес и полные хозяева.

Ипат спустился вниз, нашел друга, похлопал его по спине.

— Ну вот… теперь мы заживем, а то одному-то тоскливо. Костер бы надо, — сказал он, заметив вырытую нишу. — Давно горячего не пил.

Лукич засуетился. Быстро зажег костер, спустился с чайником к ручью.

— Ах, я старый дурак! — сказал Ипат, снимая котомку.

— А что? — Отозвался из темноты Лукич.

— Да как же… Уложил там одного германца, а винтовку не подобрал. Неужели ты будешь с берданкой ходить…

— Невелика беда, я и с этой в обиду не дамся, — сказал Лукич, пристраивая над костром чайник.

— Нет, брат, германец — не медведь. У него оружия-то знаешь сколько.

Пока грелся чайник, рассказывал о своих приключениях другу.

— Взял на свою душу грех, шестерых на тот свет отправил, — закончил старик рассказ.