Герман Матвеев - Дела давно минувших дней

— Нет, Иван Петрович! Враги очень хитрые!

— Конечно, конечно… — торопливо согласился Прохоров. — Верить им нельзя.

— Почему нельзя? — возразил Угрюмов. — Если они говорят правду, верить можно.

Иван Петрович с удивлением посмотрел на подполковника, подумал и развел руками.

— А черт его не знает, когда он говорит правду?

— Если бы он действительно раскаялся, то никаких заявлений заранее не писал, а просто пришел бы сюда сам и дал показания. Расскажите лучше, что он вам говорил насчет аэродрома?

— А вы уже знаете?

— Кое-что знаем.

И опять Иван Петрович очень точно, почти слово в слово, передал все, о чем сообщил шпион для «Короля треф».

— Та-ак! — с удовлетворением протянул Угрюмов. — Фамилию этого человека он не назвал?

— Нет.

— И вас к нему не приглашал?

— Нет.

— Все?

— Нет. Тут еще есть… — спохватился Иван Петрович, доставая из кармана пакет. — Без меня заходил Виктор Георгиевич и оставил жене деньги. Чтобы она мне передала. А для какой цели — неизвестно. Сказал, что куда-то уехал и не скоро вернется.

— Да. Теперь он не скоро вернется, — с улыбкой подтвердил Угрюмов, принимая пакет. — Здесь три тысячи?

— Нет. Две тысячи девятьсот.

— А вы хорошо считали?

— Ну еще бы! Я два раза считал и жена… Правда, она вначале говорила, что в пачке было три тысячи, но когда пересчитала, оказалось на одну сотню меньше.

— Вот как! — похлопывая пакетом по столу, проговорил Угрюмов. — Сто рублей никакой роли не играют, но вы все-таки поинтересуйтесь, Иван Петрович. Он вам принес ровно три тысячи. С тех пор как деньги были получены и переданы вам, прошло какое-то время… Если эта сотня затерялась…

— Неужели взял сын! — вырвалось у Ивана Петровича. — У меня уже мелькнуло подозрение…

Наступило неловкое молчание. Так бывает, когда в разгаре оживленной беседы кто-нибудь проговорится и, сам того не желая, выдаст тайну хозяина или хозяйки, или по незнанию обругает одного из присутствующих. Одним словом, «в доме повешенного заговорит о веревке».

Опустив голову на грудь, Иван Петрович некоторое время сидел без движения.

— Не огорчайтесь, — попытался успокоить его Угрюмов. — В таком возрасте… они довольно легкомысленно относятся к чужой собственности. Воспитывают у нас плохо…

— Но, может быть, он не виноват? — прибавил Сергей Васильевич. — Надо еще проверить.

— Больше некому! — с отчаянием сказал Прохоров и глубоко вздохнул. — Ничего не поделаешь. Сам виноват. Передоверил воспитание жене, а она… Ну, мать, конечно! Души в нем не чаяла. Все позволяла.

— Н-да! Воспитание мальчиков женщинам можно доверять до определенного возраста, — задумчиво произнес Угрюмов. — А потом необходимо мужское вмешательство…

И снова я удержусь от рассуждений на педагогическую тему, потому что еще не известно, как дальше поступит Иван Петрович и какие он примет меры для воспитания честности и чувства ответственности у сына.

Замечание Угрюмова по поводу длительного отъезда «Короля треф» и его осведомленность относительно денег не удивили Ивана Петровича. Теперь он знал и даже привык к тому, что контрразведка работала параллельно с ним.

Вероятно, чтобы несколько развеять горестные мысли Ивана Петровича, Угрюмов заговорил о совхозе.

— Ну, а как ваше обследование? Как дела в совхозе?

Прохоров поднял глаза на подполковника, но не оживился, как тот ожидал, а наоборот: безнадежно махнул рукой.

— Совсем плохо!

— Вот как! Почему же?

— Я не разобрался еще до конца, товарищ Угрюмов. Нужно поднять документы и точно все выяснить, но у меня сложилось такое впечатление, что сельское хозяйство кто-то умышленно «зорит». Так выразилась одна женщина… Действительно, понимаете ли, «зорят». И эти люди самые опасные враги… Страшнее всяких шпионов. Шпионов вы посадите, и дело с концом, а вот, что с ними делать? Суханов говорил, что даже он боится выполнять их распоряжения, уж слишком явно они вредят.

— А кто это «они»? Кого вы имеете в виду?

— Да как вам сказать? Их много… Я, понимаете ли, говорил с работниками совхоза, с директором… и они назвали некоторые фамилии. Нет, конечно, врагами они их не назвали. Это я от себя… Но так получается. Если, например, человек руководит и подписывает какой-нибудь приказ, распоряжение или, скажем, план, то ведь он должен нести за это ответственность?

— Безусловно! — не задумываясь, ответил Угрюмов.

— От этого приказа зависит много… Судьба людей! Ну, а если этот приказ, прямо скажем, дурацкий, не реальный, и он только ухудшает дело, то как это назвать? Ведь это что же получается? Берется, скажем, такой человек руководить сельским хозяйством, а сам ничего не понимает…

— Ах, вот вы о чем! — с облегчением произнес Угрюмов. — Я сначала не понял. Вы говорите о бюрократах, чиновниках.

— Вот, вот!

— Да. Чинуш у нас хватает. Благодаря им, конечно, и недостатков немало.

— А вы не думаете, что среди этих чиновников есть и такие, которые умышленно занимаются… этим? — осторожно спросил Иван Петрович.

— Вполне возможно.

— Есть, есть! — вмешался Сергей Васильевич. — Но как это выяснить и доказать?

— Да. И вообще такими вопросами занимается другой отдел, Иван Петрович. Мы боремся с агентами иностранной разведки, — подчеркивая слово «иностранной», пояснил Угрюмов.

— Ведь до чего дошло! — продолжал Иван Петрович, не поняв тонкого намека подполковника. — На руководящую работу в совхоз или в колхоз посылают в виде наказания. Провинится, скажем, человек в городе… Ну, пьяница, скажем, взяточник, проворовался. И вместо того чтобы выгнать его из партии, отдать под суд, его отправляют председателем колхоза или директором совхоза.

— С глаз долой, так сказать! — со смехом согласился Сергей Васильевич. — Исправляться!

— Бывает, бывает. Но с этими случаями нужно бороться иначе, Иван Петрович. Доказывать, критиковать, разоблачать на собраниях…

— Или такой пример, — продолжал Иван Петрович. — Составляются, скажем, отчеты, сводки… и чаще всего липовые. Очковтирательством занимаются. Это у них называется «показухой». Директор мне откровенно пожаловался. Не хочется, говорит, втирать очки, а вынужден. Если, говорит, ранний картофель до десятого мая не посажу, Куликов обещал голову оторвать. Куликов, это наш заместитель начальника, — пояснил Прохоров. — И как раз через меня Куликов и пообещал насчет головы. Я сам директору передал такую угрозу…

— Ну, это образное выражение.

— Да, но картофель-то сажать нельзя. Земля-то еще не готова.

— Вот вы и скажите об этом Куликову.

— Скажу! Обязательно скажу. Теперь я, знаете ли, не боюсь. Я понял там… Много чего понял! — взволнованно говорил Иван Петрович. — Я такой материал в совхозе собрал… Представьте себе, что наше управление, например, потребовало перепахать клевер, посеянный в прошлом году, чтобы выполнить план по черному пару, да, да!.. Ну, а что делать в совхозе? Жаловаться? Кому? Перепахали. Приказ управления — дело серьезное.