Георгий Комиссаров - Посланник МИД

Я так и сделал… и мы пошли с ним в баню.

По дороге Сева мне поведал, что вообще всеобщая помывка будет послезавтра, после приезда всех, но раз положено при зачислении в интернат мыться, то вот он меня и сведёт туда сегодня. А потом…это уже как я захочу. – Есть тут у нас любители пара, – добавил он с незлой ехидцей, – не упускают возможности…а я люблю холодной водой раз в день в умывальнике ополоснутся и с меня довольно…

Я не стал с ним ни соглашаться, ни спорить, а перевёл разговор на другую тему, зная, что именно сейчас и сегодня насчёт гигиены идут жаркие споры. Одни называют это «буржуйским пережитком», «мещанством», а другие наоборот: «частью революционной культуры» и даже лозунги выдвинули: «в здоров теле – здоровый дух» и «чистота – залог здоровья».

Я задал ему вопрос о «текущем моменте в образовании».

Это его отвлекло от «скользкой» темы гигиены, и он с увлечением начал вводить меня в курс дела.

Выходило так, что вся власть в их школе принадлежала Советам школы и интерната. Советы, по мнению Севы, стали мощным инструментом в отстаивании учениками своих прав. Так например, наказать ребенка у них школе и в интернате можно было только с разрешения совета. А тот, естественно, имел тенденцию покрывать провинившегося. В глазах учителей дореволюционной закалки подобное нововведение ставило под удар вообще всю логику школьного образования.

– ШКРАБы ходят злые, как сычи, – весело он констатировал положение дел.

– А, что это за «крабы» такие?, – спросил я с недоумением.

– Да известно кто… Учителя…их теперь переименовали в школьных работников, сокращённо ШаКээР, а мы их ШКРАБАМи обозвали, – рассмеялся Сева и добавил:

– Советским учителем я буду… когда закончу своё Педучилище, – важно произнёс он последнее уточнение.

Под неспешный разговор мы добрались до проходной завода «Бромлей», как его звали в просторечье, а надписей было аж две. Одна солидная, старорежимная, с ятями «Общество механических заводов братьев Бромлей», а другая довольно неказистая и хлипкая, и к тому же с ошибками гласила «Государственый машиностроитильный завод № 2».

То ли Севу там знали, то ли тут был «проходной двор», а не фабричная пропускная, но у нас никто не спросил «за каким мы тут?» и мы спокойно проследовали в широко распахнутые ворота обобществлённого предприятия.

Ясное дело, что завод у братьев большевики отжали.

Сева знал куда тут топать и поплутав немного среди корпусов и строений мы уверенно вошли в приземистое здание с нехитрой надписью «Баня».

Тут уже точно Севу знали и нас пустили дальше в помывочную.

Сева, как и говорил ранее, от халявы помыться отказался и принялся трещать с банщиком, а я с удовольствием воспользовался возможностью помыться по-человечески, а не холодной водой, неизвестно где и второпях.

А тут ещё мне в интернате завхоз выдал нормальный кусочек мыла, невзрачного на вид и такого же запаха…но МЫЛА! Вот так! Большими буквами.

Между прочим, его можно было сменять на полфунта хлеба. На что Сева мне по дороге намекал. Однако я к гигиене относился совсем по иному и максимум, что ему пообещал – это обмылок. Тем более, что это как бы его доля…раз он не мылся.

Никого в бане, кроме нас и тамошней обслуги, не было. – Смена ещё не закончилась, – пояснил банщик. Так что баня была в моём полном распоряжении. В предбаннике лежали горы шаек, на гвоздиках висели мочалки разного рода изношенности, а в большой бадье отмокало даже с десяток берёзовых веников.

Я прихватил всего в одном количестве и зашёл в следующее помещение – раздевалку. Тут тоже всё было ясно. Были длинные скамьи, несколько столов, вдоль стен такие же незамысловатые вешалки в виде длинных досок с вбитыми в них гвоздями. Видимо это для верхней одежды в холодное время года.

Быстро раздевшись до гола и сложив вещи аккуратно на скамью, я поторопился в помывочную.

Насчёт воды ничего банщик не сказал, но я не стал наглеть и решил ограничится одной горячей шайкой. Такая в то время было норма. Холодной можешь хоть утопится…но это на любителя и то после парной. Я, честно говоря, любил.

Быстро ополоснувшись слегка тёплой водой, что бежала из крана холодной воды, я вбежал в парилку.

От температуры там… у меня аж спёрло дыхание. Я, будучи бездомным, регулярно посещал бани. Власти в Москве, несмотря ни на что, поддерживали их работоспособность и даже открывали постоянно новые при различных заводах и просто котельных. Где был технический пар и вода. В некоторые вход был бесплатный, в некоторые за чисто символическую плату, но были и дорогие бани. Те же Сандуны или Воронцовские тут неподалёку. Там тебе за 10 тысяч царских или за 10 рублей советскими даже простынь выдавали и будёновку для парной. Можно было купить и мыло пахучее и пиво с воблой. Но это меня тогда не интересовало. Я мылся обычным, а спиртное не употреблял, как и не курил. Раз, конечно, попробовал когда то…но и всё…как отрезало. Тем более, что грустных примеров курящих и пьющих моих «товарищей по несчастью» было вокруг полно. Практически все… и пили и курили при первой же возможности. Были и «марафетчики». Эти нюхали морфий и кокаин. Они свободно продавались в аптеках. Но дорого. 25 новых рублей упаковочка порошка в один грамм. Ещё были в ампулах для уколов. Но то уже совсем пропащие.

Парная была так себе… на троечку. Почерневшие непонятно от чего деревянные настилы на сходах, которые анфиладой окружали источник жара, разогретые камни и высокими ступенями поднимались под самый потолок.

Я не решился взбираться и решил потеть внизу.

Первый раз без веника и пара.

Выскочив через десять минут изрядно пропотевшим я окатил себя холодной водой, набранной мною предварительно. Но особого удовольствия не получил, так вода из холодного крана тут лилась тёплая. – Наверное устоялась и нагрелась в трубах, – я решил.

Но делать было нечего, и я приступил к помывке.

Затем я ещё несколько раз ходил в парную, уже плескал воду на камни и разгонял на теле пар, безжалостно хлестая себя веником.

Потом окончательно ополоснувшись, собрав банный инвентарь я вышел в раздевалку. Там по прежнему было пусто.

Растеревшись вафельным полотенцем, которое мне выдал завхоз интерната вместе с мылом и чистым исподнем, я на нём же и растянулся на лавке. Ощущая во всём теле неимоверную благость.

Если бы ни звуки завода, что иногда пугающе резко врывались и в баню, я наверное там мог бы и уснуть.

Но отдохнув от мытья, я быстро оделся и прихватив свои вещи и местные, что должен был отдать банщику, выскочил в предбанник.

Там ничего не поменялось. Банщики воспользовались «свежим человеком» в лице Севы, и рассказывали ему что-то «жизненное».