Василий Боярков - Участковая, плутовка и девушка-генерал

– Простите меня, товарищ участковая, – обращался пьяненький мужичок вежливо и почтительно; оно и неудивительно: восхитительная брюнетка уже успела «обрасти» определенным авторитетом, а если она находилась ещё и в так называемых «расстроенных чувствах», то по возможности с ней старались не связываться, – проклятый «зелёный змей» – негодник! – попутал, – в его изречении подобный термин понимался как состояние опьянения, – ничего не смог с собою поделать.

– То есть ты хочешь сказать, Осольцев, – даже в непроглядной темноте плотно сгустившейся майской ночи стало отчетливо видно, как грозно блеснули разгневанные карие глазки, – что кто-то другой, а не лично ты попытался сейчас морально меня «поиметь»?! По-твоему, что, получается, я наивная дура? Хотя… с другой стороны, ты вроде бы повинился, – Владислава вдруг вспомнила, что вышла в ночную службу совсем по иному поводу и что впереди у нее намечается занятие куда более важное – оформление некриминального трупа; в итоге она решила дать «заднюю», но из сложившейся ситуации выйти с несомненным достоинством: – А значит, и серьезно наказывать тебя как будто бы даже не за что. Ладно, будем считать произошедшие разногласия временными… Но! В ближайшее время я к тебе, не сомневайся, в обязательном порядке наведаюсь – мы продолжим незаконченную беседу, так сказать, и в теплой, и в дружеской обстановке, – и снова несравненная участковая говорила иносказательно, что отчетливо определялось по её ехидной и хитрой ухмылке, – сейчас же, извини, разглагольствовать с тобою мне некогда: я пойду обслуживать очередной случившийся вызов. Тебе советую отправляться напрямую домой, а не шляться, пьяному, по округе, не закидывать честным гражданам пустых, едва-едва допитых, бутылок, – неглупая девушка, она давно уже поняла, к чему именно относился звук разбиваемого стекла, недавно прозвучавший из ближайшего огорода, принадлежавшего как раз таки ей и выделенного единовременно со служебным жилищем.

– Хорошо-хорошо, – практически мгновенно согласился разнузданный гражданин, не раз успевший облегченно вздохнуть, что довольно легко и безобидно отделался (а ведь мог и в Райково, что за тридцать километров, «бесплатно» скататься), – А ты, Владислава, – заискивающе перешел он на панибратские нотки и указал вытянутой правой рукой вдоль направления, какое избрал себе в качестве дальнейшего продвижения, – случайно сейчас идешь не туда, – всё же легкая доля страха в его совсем несмелой душеньке так-таки ещё сохранялась.

– Нет, – твердо ответила бравая полицейская и кивнула черным прядями вправо, – мне необходимо попасть на улицу Завокзальная. Короче – как не скажет достопочтенный и уважаемый Палыч – пойду я, пожалуй, а не то и так изрядно с тобой здесь «подзадержалась», пока объясняла неразумному пьянице прописные, простейшие истины.

Едва закончив коротенький, но назидательный монолог, эффектная брюнетка обошла нашкодившего мужичка по левую руку (невольно ее тянуло поближе к дому), а затем невероятно твердой походкой направилась в необходимую сторону; как и раньше, при каждом её шаге, шаркая плотными брюками об мягкую резину красочных, разноцветных сапог, раздавался необычайный звук «Хлюп, чвак, пшик – хлюп, чвак, пшик», немногим ранее невероятно напугавший Осольцева. Тот в свою очередь выдохнул, но, единственное, теперь уже не настолько спокойно, как когда, скажем, понял, что ему посчастливилось благополучно отделаться от скорого полицейского прессинга, а наоборот уныло, тревожно, протяжно – и, легонько пошатываясь, вступил в непроглядную, кошмарную, казалось бы, несказанно опасную темноту.

***

Отойдя от Солёного, Шарагина целенаправленно выбрала заданное себе чуть ранее конкретное направление и грациозной походкой отправилась исполнять основные служебные обязанности, связанные (как ей передал дежурный по районному отделу) с недолгим оформлением якобы некриминального трупа и последующим направлением его на судебно-медицинское вскрытие. Вначале деятельная девушка следовала тем же самым путём, что некоторое время назад избрал для себя местный любитель крепкого самогона; но, миновав деревянное здание станции, свернула не влево (откуда он прибыл), а отправилась прямо. Она шустро пересекла железнодорожные пути, в упомянутой местности насчитывавшиеся в количестве трех, преодолела непродолжительное свободное пространство и подошла к бревенчатому, вполне добротному, дому, оказавшемуся ровно напротив.

Её уже ждали. Возле дощатой калитки, изготовленной со строго определёнными промежутками, одиноко стояла незнакомая женщина, выделявшаяся значительными внешними формами, но не считавшаяся полной, тем более ожиревшей. По сложившейся привычке, используя карманный фонарик, Владислава провела кратенький визуальный осмотр и сделала вполне осмысленное заключение, что та, по всей видимости, достигла сорокалетнего возраста, что она не выделяется высоким ростом и что внушительная фигура ее представляется немного зловещей. Изобразив на широком, круглом лице, неприятном и отчасти каким-то зверском, что-то наподобие дружелюбной улыбки, хозяйка назвалась Афанасьевой Маргаритой Ивановной и предложила прибывшей участковой проследовать внутрь, где, по ее словам, и находился скоропостижно почивший покойный. Заходя, наблюдательная брюнетка обратила особое внимание, как недобро блеснули у встречавшей женщины каре-голубые глаза, как посмотрели они настолько же отчужденно, насколько недоверчиво, злобно, враждебно и как маленький приплюснутый носик (возможно, вбитый когда-то в драке) неприветливо, зловредно наморщился. Волей-неволей по спине отважной, не трусливой в общем-то, девушки пробежал морозивший холодок, передававший неотвратное приближение неосознанного, зато и вездесущего страха. Однако с проявлением негативных, если не позорных эмоций, она справилась и быстренько, и решительно, а чтобы казаться бойчее, бодро определила:

– Показывайте: где находится умерший покойник? Он у Вас умер в доме… в кровати?

– Сейчас и сама всё увидишь, и сама обо всём узнаешь, – грубовато ответила подозрительная то ли домовладелица, то ли обыкновенная приживалка, зачем-то прихватывая в наружных сенцах тяжелый, заточенный остро топор.

Интуитивно Шарагина потянулась к форменной куртке, слегка ослабила запиравшую молнию, засунула правую руку за пазуху (в левой она держала служебную папку), расстегнула на оперативной кобуре предохранительную заклёпку (в повседневной службе она предпочитала использовать только такую: она и удобнее, и проще в использовании), потрогала теплую сталь оружия и, убедившись, что всё приведено в боевую готовность, недоверчиво обратилась: