Николай Юрконенко - Вернись после смерти

Игнатьев молча кивнул.

– Вот и прекрасно, действуйте. Последний раз советую, чистосердечно признаться во всем. Второй такой беседы уже не будет. У вас в руках сейчас не только ваша судьба, но и судьба семьи. Это обстоятельство также должно сподвигнуть вас к разумному решению, Игнатьев, ведь если следствие сочтет нужным, то и родственников к ответу привлекут, такое бывает. Кстати, почему сын не в армии, возраст более чем подходящий, немногим за тридцать?

– Кила' у Андрюхи, – угрюмо пояснил Игнатьев. – Сызмальства мается парень.

– Кила, это что?

– Грыжа по-нашенскому. Белобилетник он, кака' уж ему армия.

–Понятно, – сказал подполковник, и, сочувственно помолчав, добавил. – Подумайте здраво, Прокофий Семенович, и примите единственно-верное решение, договорились?

Ответа Баркун так и не дождался, старик сидел понуро, низко опустив седую голову, обессилено уронив тяжелые натруженные кисти рук между колен.

На крыльце подполковник лицо в лицо столкнулся с Тихоновым.

– Возьмите винтовку, лейтенант, – протянул Баркун оружие. – Молодчина вы, быстро отыскали столь важный вещдок. Теперь дело пойдет быстрее.

– Что, сознался? – чуть оторопело спросил тот.

– Пока нет, очевидно, сильно запуган. Дал ему время подумать. Выставьте здесь пост до утра. И вот еще что: пусть Игнатьева ужином накормят, подушку и одеяло принесут. Спать захочет, диваном воспользуется.

– Бабка его приходила, тревожится, что долго не отпускаем.

– Скажите ей, что в целях безопасности ему придется переночевать под охраной.

– Слушаюсь, – вяло козырнул офицер.

Ровно в семь утра подполковник Баркун в сопровождении лейтенанта Тихонова подошел к избе поселкового Совета, и, кивнув на дверной замок, приказал часовому:

– Отомкните!

Из помещения на вошедших крепко пахнуло никотином: видимо, Игнатьев всю ночь курил самосад. Остановившись у порога, подполковник несколько мгновений обескураженно осматривался, с ужасом ощущая, как из-под ног уходит, проваливается куда-то, пол: Игнатьева в комнате не было! Баркун уже хотел, было ринуться назад, но в это время увидел старика между кутней стеной и печкой. Тот висел в петле, склонив набок голову, и даже густая окладистая борода не могла скрыть выражение нечеловеческой муки на его лице. Старик был разут, ношеные сапоги аккуратно, по-солдатски, стояли у его ног, почти касавшихся пола. И только подойдя вплотную, и всмотревшись, чекисты поняли, почему он бос: Игнатьев повесился на веревке, сплетенной из порванных на полосы холщевых портянок. На столе, где подслеповато чадила и потрескивала фитилем догорающая керосиновая лампа, белел лист бумаги. На нем было коряво нацарапано:

«Никово никоких бандитов низнаю

Николай Федотыча Горяева убил сам

пасорилися мы настарасти принял грех

надушу а хто ево посли миня нимецким

писталетом стрелил низнаю зашто и как

можа правда зазолато а он посли маёй пули

живой был и признать каво мог старуху

Андрея сына нитрожти нивиноватыи оне

заминя я виноватый сам завсё

Прокофий Семенович Игнатьев».

– Вот значит, как… – с трудом начал и недоговорил Баркун. Нервно помяв рукой горло, помолчал одну-две минуты, закончил так же хрипло. – Страх перед сообщниками оказался сильнее страха перед самоубийством.

Побледневший лейтенант Тихонов глядел на него широко раскрытыми глазами.

Сурово и медленно Шадрин произнес:

–Да, товарищ подполковник, промашка для чекиста с вашим опытом – непростительна! Жду ваших объяснеий по этому поводу. Придется держать ответ. Но это – потом, а сейчас я хотел бы узнать, что вы думаете о случившемся.

Баркун угрюмо молчал, и Шадрину пришлось повторить, громче и настойчивее:

– Так я слушаю вас, Сергей Сергеевич!

– Мои выводы неизменны, товарищ полковник, – тот словно очнулся от забытья. – Самоустранение Игнатьева полностью подтверждает версию о его причастности к банде. Покончил он с собой из-за того, что деваться было некуда: посодействуй следствию – от своих пощады не жди, и в тюрьме достанут! А если в ходе расследования вскроются дополнительные отягчающие обстоятельства – исключительная мера по суду! Вот он и выбрал середину… Недооценил я его, надо было сразу изолировать и везти в Читу. Но при всем при том, положительный результат есть: теперь нам точно известно, что всё в этом деле действительно замешано на золоте. Самородок, изъятый у Игнатьева, и россыпное золото, обнаруженное в патроне – одной пробы. Следовательно, связь тут самая прямая: и Горяев, и Игнатьев, и неуловимые бандиты – всё это звенья одной цепи. Как и в прошлый раз, я решительно опровергаю версию майора Степанова о некой диверсионной группе.

– А похищенный яд-стрихнин, он-то, зачем уголовникам?

– Да хотя бы затем, чтобы направить нас по ложному следу, – выразил свою догадку Баркун. – И отчасти это у бандитов получилось: майор Степанов ведь клюнул на их удочку…

– Трудно согласиться с такими доводами, Сергей Сергеевич. То, что золото одной пробы, еще ничего не доказывает. Раз уж действительно существовал глухарь, подстреленный Игнатьевым, то он вполне мог золотую горошину на той же самой россыпи склевать, где было добыто и золото, обнаруженное в патроне. И еще одна весьма существенная нестыковка: Горяев не мог быть убит из винтовки Игнатьева!

– Это доказано, товарищ полковник?

– Да, – кивнул Шадрин. – Только что принесли заключение экспертизы: гильзы, найденные на месте первой стычки Горяева с бандитами и на месте его убийства, вряд ли могли принадлежать Игнатьеву. Все они отечественного производства, выпущены в сорок втором. А патроны, обнаруженные на заимке старика, изготовлены в Америке в девятнадцатом году и были доставлены в Забайкалье интервентами. Этими трофейными боеприпасами он и пользовался до последнего времени. Ну, и самое главное: произведен контрольный «отстрел» оружия Игнатьева, он показал совершенно иной «накол» капсюля бойком затвора. И еще: эксперты установили, из кавалерийской винтовки Игнатьева в последний раз стреляли больше месяца назад. Отсюда вывод: его оружие не имеет никакого отношения к убийству Горяева на хонгиле. А, скорее всего, – и сам Игнатьев тут не причем! Всё вышесказанное мало стыкуется с вашими утверждениями, – Шадрин выдержал долгую паузу. – Что на все это можете сказать, товарищ подполковник Государственной Безопасности? – последние слова он произнес с нескрываемым подтекстом.

Баркун тоже какое-то время медлил с ответом, потом, не избегая прямого и немигающего взгляда Шадрина, негромко проронил:

– Надо всё тщательно обдумать и проанализировать, товарищ полковник.