Николай Юрконенко - Вернись после смерти

– Так! – Александр Николаевич выдержал его взгляд.

– А раз так, то все наши усилия должны быть направлены на важнейшую цель: лишить «Свободу» взрывчатки! И до того времени, пока мы не сделаем этого, о ликвидации банды и речи нет. Можно тысячу этих уродов переловить, а нескольких проворонить, которые потом и устроят пиротехнический сюрприз! – Севастьянов перевёл дыхание, затем, отмахивая, словно дирижер, каждое слово выставленным указательным пальцем, эмоционально закончил. – Динамит, динамит и ещё раз динамит! На его розыск надо бросить все силы! Пока не найдем, Москва с нас не слезет, ведь дело на контроле у Са м о г о, а он слов на ветер не бросает: случись что – вмиг кишки выпустит! Федотова он про эту самую взрывчатку уже несколько раз спрашивал. Кстати, кто там у вас отвечает за безопасность особо-важных объектов?

– Подполковник ВОХР, Горохов Николай Иванович.

– Должен тебе сообщить, – привычно снизив голос, сказал Севастьянов, – буквально на днях этого гражданина сильно огорчат: есть постановление об аресте.

– Неужели!? – вскинулся Шадрин.

– Да, это так, – подтвердил Севастьянов. – Утрата бдительности, пособничество диверсантам и террористам и всё прочее… Короче говоря, пятьдесят восьмая – налицо! Голову ваш подполковник потерял однозначно! Но, думаю, не он один, наверняка ещё папахи полетят – комиссия по этому делу работу завершила и кое-кому теперь небо покажется с овчинку! Многое будет зависеть от тебя, Саша: сумеешь отнять у бандитов «вэ вэ» – люди хоть как-то, но будут жить, не сумеешь, всем – вышка. Третьего варианта у них нет!

– Но ведь и у меня третьего варианта нет…

– С тобой чуть проще, ты – контрразведчик. По поводу утраты взрывчатых веществ к тебе претензий не имеется, за это спрос с ВОХР, но…

– Если не найду динамит, то спрос будет… – договорил за него Шадрин.

– Бесспорно… – невесело кивнул Севастьянов. – А, чтобы этого не произошло, мы должны знать о каждом шаге «Свободы». Просто обязаны!

– Как ты это себе представляешь, Андрей Иванович?

– Об этом узнаешь из моего доклада завтра, сегодня нет смысла тратить время. – Севастьянов умолк, и какое-то время сосредоточенно смотрел в одну, только ему видимую точку. Потом перевел вдруг потяжелевший взгляд на Шадрина. – А сейчас, полковник, давай-ка потолкуем вот о чем, – сказал он, и, протянув руку к висящему на спинке стула своему кителю, извлек из нагрудного кармана сложенный втрое лист бумаги, протянул Шадрину. Тот спросил с видимым недоумением:

– Что это?

–Ты читай, читай, потом обсудим, – Севастьянов принялся сооружать бутерброд из хлеба и колбасы, до половины наполнил стаканы водкой.

Шадрин развернул лист со строчками машинописи, начал вчитываться и его жёстко очерченный суховатый рот собрался в суровую складку.

«Уполномоченному НКГБ СССР

по Дальнему Востоку, комиссару

государственной безопасности

2-го ранга, Гоглидзе С. А.

РАПОРТ

Довожу до вашего сведения вопиющий факт преступной политической близорукости, допускаемой начальником отдела контрразведки Читинского УГБ, полковником Шадриным А.Н.

Дело в том, что во время недавней инспекторской проверки кадров Управления, он скрыл от комиссии то обстоятельство, что являющийся его заместителем подполковник Рутковский Я. Г. имеет родного брата, с которым произошла странная, если не сказать больше, история.

В боях под Смоленском майор артиллерии Рутковский М. Г., попал со своим дивизионом в окружение. Прорываться из него категорически отказался, ссылаясь на якобы тяжелое ранение и на готовность к самопожертвованию, чтобы прикрыть огнем ручного пулемета отход оставшихся в живых бойцов. Истинные же мотивы данного поступка неизвестны, более того, они крайне подозрительны.

Настораживающим моментом является тот факт, что майор Рутковский М. Г., незадолго до описанного случая, также попадал в окружение и находился на вражеской территории около месяца, но, в отличие от последнего события, благополучно вышел к своим в одиночку.

Нынешняя судьба майора Рутковского неизвестна. Не исключено, что он находиться у немцев в нужном им качестве. Обстоятельства, в которых дважды оказывался майор Рутковский М. Г., не могли бы показаться столь необычными во время войны, если бы не явное стремление полковника Шадрина и подполковника Рутковского утаить их от комиссии. Сам по себе напрашивается вывод, что данному факту способствовали панибратские отношения Шадрина к своему заместителю.

Вопреки директивным установкам НКВД, подполковник Рутковский продолжает находиться в должности заместителя начальника отдела контрразведки, что само по себе уже является нарушением, как партийной, так и чекистской дисциплины, и этики и способствует распространению слухов и кривотолков среди личного состава Управления.

«Четвертый»

29. 05. 1942 г.»

Шадрин отложил лист с рапортом-доносом. Закусил нижнюю губу с такой силой, что, казалось, из неё вот-вот брызнет кровь.

– Ну что, вник в материал? – негромко спросил комиссар госбезопасности.

– Вник! Ощущение такое, будто в дерьмо с головой окунули! – Александр Николаевич гадливо поморщился.

– От дерьма отмыться все-таки можно, а от такого обвинения – не получится, – Севастьянов глазами указал на бумагу. – Ситуация гораздо серьёзнее, чем с вашим Гороховым…

– Получается, что брата предателя покрываю и выгораживаю. Тьфу, мерзость какая!

– Давай-ка не кипятись, дружище, а толком объясни: что и как?

Шадрин испытующе посмотрел в глаза старому товарищу:

– Ты-то хоть мне веришь, Андрей Иванович?

– Не верил бы, то этот разговор бы не состоялся.

–Что верно, то верно, – вынужден был согласиться Шадрин. Помолчав, спросил. – А кто он, этот самый «Четвертый»?

– Как говорится в Новом Завете: «Тайна сия велика есть!» – со злой беспомощностью развел руками Севастьянов.

– А каким образом этот, с позволения сказать, документ к тебе попал, адресован-то он Гоглидзе?

Севастьянов долго и сосредоточенно молчал, а когда заговорил, в его голосе отсутствовала обычная уверенность и непоколебимость:

– Довольно просто попал, только не пойму – зачем? Даже для моего изощренного ума – это загадка. Всё началось с того, когда я вышел в тираж как закордонник и был направлен в Хабаровск на должность одного из заместителей Гоглидзе. Ну, прибыл сюда, представился ему, естественно, завязалась беседа. Разговор коснулся людей, с которыми приходилось работать или пересекаться. А когда дошло до моего польского периода, прозвучала и твоя фамилия. Вот так я узнал, что ты работаешь в Забайкалье. О тебе Гоглидзе отозвался в превосходных степенях, сказал, что неплохо знает и ценит как хорошего специалиста…