Борис Акунин - Квест-2. Игра начинается

— Никто, — твердо ответил немец. — Уверяю вас. Препарат, который вы выпили, по всем признакам обладает сходным действием с самсонитами нашей разработки. Но никому из наших не пришло бы в голову тратить столько усилий ради одной-единственной фразы. Это все равно что выковать на крупповском заводе «Большую Берту» [39] «Большая Берта» (нем. Dicke Bertha, то есть «Толстая Берта») — сверхтяжелая крупповская гаубица времен Первой мировой войны. и застрелить из нее воробья. Наверное, в пузырьке был какой-то прототип или дальний родственник наших самсонитов. Поверьте специалисту, это не наша продукция. Нужно скорей возвращаться на квартиру, мне не терпится взять вашу кровь на анализ. Идемте!

Непохоже было, что Айзенкопф темнит. Казалось, он озадачен и обеспокоен еще больше, чем сам Гальтон.

— Я пошлю Ротвеллеру телеграмму! — сердито воскликнул Норд. — Пусть объяснит, откуда он знал про барельеф и почему не рассказал всё напрямую!

— С московского центрального телеграфа прямиком в Нью-Йорк? Тут-то нас ГПУ сразу и зацапает… Послушайте, а вы уверены, что ваш голос — не галлюцинация?

Вопрос был задан очень странным тоном, чуть ли не жалобно. Почему-то эта мелочь окончательно убедила Гальтона, что биохимик тоже ничего не понимает.

— Абсолютно уверен.

Дальнейший путь они проделали молча, каждый держал свои мысли при себе.

На скамейке никакие старушки, конечно, уже не сидели — четвертый час ночи.

— Погодите-ка, — сказал осторожный Айзенкопф.

Прежде чем войти в подъезд, он сначала повел Норда на улицу и долго смотрел на окна последнего этажа.

Там горел свет. Зоя дожидалась возвращения коллег. Что ж, ей предстояло узнать много интересного.

— Фургон переместился.

— Что вы сказали, Курт?

— Вон тот грузовик с рекламой минеральной воды стоял несколькими метрами левее. Зачем отъехал?

— Черт его знает. Мало ли. Идемте, нам есть, что обсудить!

Немец помедлил, но все-таки последовал за доктором.

На лестничной клетке, где и вечером горела одна-единственная лампочка, теперь было совсем темно. Должно быть, из экономии свет выключили на ночь. А может быть, лампочка просто перегорела.

Пришлось достать фонарик.

Оказавшись у квартиры 18, Гальтон поднял руку, чтобы постучать, но дверь вдруг открылась безо всякого стука, и очень резко.

На пороге стоял мужчина в гимнастерке. В руке он держал пистолет. Пистолет был направлен в грудь доктору Норду.

Гальтон инстинктивно отшатнулся, но сзади из темноты налетели еще люди и крепко взяли его за плечи.

Рядом хрипел Айзенкопф. Он попробовал сопротивляться, и его очень ловко, профессионально взяли в залом.

— Заводи! — приказал человек с пистолетом. — Сначала главного.

Норда полуповели-полуповолокли по коридору.

Дверь в комнату Зои была открыта, и он увидел, что княжна сидит спиной ко входу на стуле, а по обе стороны от нее стоят мужчина и женщина в военной форме. В следующую секунду дверь будто сама собой захлопнулась. Нарочно показали, что Зоя тоже взята, понял он.

Гальтона втолкнули в его собственную комнату. Айзенкопфа, кажется, тоже провели к себе.

Эти люди отлично знают, как размещены члены группы. Может быть, от Зои?

Но задумываться над этим было некогда.

Навстречу арестованному доктору поднялся невысокий человек классической интеллигентской наружности: чеховская бородка, мягкий прищур проницательных глаз, скромный пиджак.

— Ну вот и мистер Норд. Вам к лицу украинская рубашка и советские значки. — Незнакомец весело рассмеялся, чуть распустив узел галстука.

Говорил он по-английски без акцента, но очень пресно, как изъясняются хорошо образованные европейцы континентального происхождения.

Тем временем кто-то сзади очень быстро, но дотошно обшарил одежду Гальтона. Всё найденное — в том числе мундштук и коробочка с иголками — было выложено на стол.

— Кто вы такой? — спросил доктор.

— Разве я не представился? Прошу извинить.

Картусов, Ян Христофорович. Вот и познакомились.

Лицо странного человека — неанглийского англичанина, русского с нерусским именем — перестало улыбаться. Улыбка исчезла не мгновенно, а постепенно, словно сползла. Вернее, лицо само выползло из нее, как змея из старой кожи.

Появилось новое лицо товарища Картусова. Оно было жестким и отсвечивало сталью, будто Антон Чехов скинул пенсне и оборотился Железным Феликсом (так называли в России Феликса Дзержинского, основателя большевистской тайной полиции). Превращение впечатляло.

— Я-то про вас, доктор Норд, уже многое знаю. И, честно сказать, пребываю в недоумении. — По губам начальника контрразведки скользнула гадливая улыбка. — Вы — ученый, с именем. Что же вы, шер мсье, ввязались в такую грязную историю? С уголовщиной и шпионажем, с трупами! Желтый дьявол попутал? — Он выразительно покосился на чековую книжку, что лежала перед ним на столе среди прочих бумаг. — Оно конечно, золота у дьявола много, безлимитно много. Только мы, большевики, ротвеллеров не боимся и в их всевластие не верим. Чары золотого дьявола в стране большевиков бессильны.

Лицо продемонстрировало еще одну трансмутацию: из стального сделалось каменно-глухим, как могильная плита.

«Сейчас пугать станет», подумал Норд. И в ожиданиях не обманулся.

— Во-первых, уясните: мы можем с вами сделать всё, что захотим. Например, выдать немецкой полиции по обвинению в двух убийствах на пароходе. Хозяин от вас, конечно, откажется. Сядете в германскую тюрьму, жевать кислую капусту, на много-много лет. — Ян Христофорович подергал свою дон-кихотовскую бородку, развел руками и вдруг опять превратился в симпатичного, конфузливого интеллигента. — Я вижу, вас это не испугало? Ну прямо даже не знаю… — Он сделал вид, что задумался. — Можем поступить еще проще. Вы ведь официально в СССР не въезжали? Стало быть, и выезжать будет некому. Например, я могу вас застрелить прямо сейчас. Могу напилить ломтями. В фигуральном, конечно, смысле.

Он добродушно рассмеялся, но глаза сверкнули таким льдом, что стало понятно: ни в каком не фигуральном.

«Настоящий артист», подумалось Гальтону.

Контрразведчик провел рукой по лбу усталым жестом и продолжил суховато, спокойно, будто ему вдруг надоело метать бисер перед свиньями.

— Мы не кровожадные выродки, какими нас изображает буржуазная пресса, но мы не сентиментальны и не боимся испачкать рук. Рождение нового мира — дело грязное и кровавое, как всякие роды. Тут и зловоние, и утробные воды, а также послед, обрезки пуповины и прочая дрянь, идущая в мусор.

«Дрянь — это про меня». Норд усмехнулся. В глазах чекиста мелькнуло любопытство. То был, несомненно, ас психологического допроса: за несколько минут он испробовал уже несколько разных подходов. Сразу видно, что человек любит свою работу и получает истинное удовольствие, когда сталкивается с нестандартным противником.