Борис Акунин - Квест-2. Игра начинается

Он смотрел на пузырьки.

В висках толчками пульсировала кровь.

Нужно выбрать один пузырек.

Ошибка окажется роковой…

Нюхайте и пейте.

Какой аромат кажется Вам привлекательнее?

— это страшно только когда у тебя нет времени обдумать свой выбор. У доктора Норда, пока он сидел на пыльном «ложе разврата», времени для логических построений было более, чем достаточно. Поэтому сейчас, без колебаний схватив один из пузырьков и лихо, как рюмку водки, опрокинув его в горло, он — чего скрывать — красовался перед любимой женщиной. Она, как тому и следовало, вскрикнула и сделала порывистое движение, словно хотела его остановить, а Гальтон ободряюще подмигнул ей и мужественно улыбнулся.

Со стороны геройский поступок выглядел просто потрясающе, но внутренне, несмотря на все логические выкладки, Норд весь съежился. А что если расчет ошибочен?

Логика, собственно, была довольно простая.

Пункт первый. Флаконы выглядят совершенно одинаково и отличаются друг от друга только запахом.

Пункт второй. Из четырех доз желтой жидкости самсонитом является только одна, а в остальных, по всей видимости, яд.

Пункт третий. Значит, один запах должен принципиально отличаться от остальных.

Пункт четвертый. Три аромата сладкие, не ассоциирующиеся ни с какой опасностью, и только один будто кричит о себе: «Я — яд! Я — яд!» Ведь даже профан знает, что самый известный из ядов, цианид калия, пахнет горьким миндалем.

Вывод: именно этот флакон, который единственный из всех прямо намекает на свою ядоносность, отравой не является.

Но кроме логики решение определил еще один фактор — мистический или, если угодно, интуитивный. После того, как был раскрыт первый тайник и в сознании доктора впервые прозвучал молодой (или моложавый?) голос, тщательно выговаривающий загадочные слова, между Гальтоном и неведомым оракулом возникла хрупкая, необъяснимая связь. Норд всё время думал об этом человеке и начал его чувствовать.

Кто он? Чтобы поскорей получить ответ на этот вопрос, Гальтон пошел бы и на куда больший риск. Какой Нью-Йорк? Какие три недели? Да он бы умер от нетерпения, болтаясь туда-обратно по волнам Атлантического океана!

В этой истории всё было непонятно, но захватывающе интересно.

Судя по слою пыли, скопившемуся в тайниках, оба они были устроены давно. Слово «ядъ» на бумажках написано с твердым знаком на конце. Так писали до орфографической реформы 1918 года. Однако до революции Сталин не был «великим человеком», а Громов не был его фармацевтом! Что ж это получается? Отправитель посланий умел проникать взором в будущее?

Возможное решение загадки нашла Зоя. Она сказала, что многие люди старой закваски не приняли орфографическую реформу и продолжают писать по-старому: с ятями, ижицами и твердыми знаками. Наверняка таков и «Оракул». И пока это единственное, что о нем можно предположить с определенной степенью вероятности.

Возможно, это какой-то старорежимный ученый, обладающий уникальным запасом знаний, но не желающий ими делиться с Громовым и его покровителями. Однако у этого человека есть (или была) возможность оставлять в самых неожиданных местах подсказки для тех, кто захочет его найти…

Тут возникает масса вопросов, и ни на один пока нет ответа. Что может быть соблазнительней для исследователя?

Ах, как будет обидно сейчас умереть, не разгадав тайны! Это было бы чудовищной несправедливостью, возмутительной нелепостью!

Доктор Норд вытер губы, на которых остался легкий привкус аниса, и скрипнул зубами — не от страха, а от азарта и нетерпения.

Ну же, голос! Давай, звучи!

— Судороги не начинаются? Мышцы не деревенеют? — деловито спросил Айзенкопф.

Зоя всхлипнула и отвернулась. Ее рука делала быстрые, мелкие движения — кажется, княжна крестилась. Вот тебе и передовая женщина.

Биохимик взял Гальтона за кисть.

— Что у нас с пульсом? Частит, частит… При первых же симптомах отравления, скорей суйте пальцы в горло. Рвота может ослабить эффект. Я приготовил тазик…

— Тихо вы!!!

Норд оттолкнул заботливого Сяо Линя с такой силой, что тот отлетел к стене.

— Ручку, дайте ручку!

Прохладная немота окутала голову Гальтона. Все внешние звуки отдалились, съежились, и в гулкой тишине зазвучал знакомый голос. Отчетливо выговаривая каждое слово, он произнес по-французски: «Всё оказалось гораздо сложнее. Он очень опасен. Даже вы с вашим умом и целеустремленностью с ним не справитесь. Заручитесь поддержкой людей власти, без этого больше ничего не предпринимайте!»

Гальтон был сосредоточен только на том, чтобы не упустить ни единого слова. О смысле послания он пока не задумывался. Карандаш лихорадочно строчил по бумаге. Но, уже дописав последнюю фразу «Faites en sorte que les gens du pouvoir vous assurent de leur assistance, sinon n’entreprenez plus rien», доктор вновь, как в прошлый раз, почувствовал, что никогда не забудет сказанного: слова, интонация, странноватый, без грассирования выговор останутся в его памяти навсегда. Таким уж свойством обладает самсонитный перенос информации.

Коллеги рвали листок друг у друга, Гальтон же отвернулся к стене и схватился за виски.

Айзенкопф прочитал запись вслух.

— Главнокомандующий, что вы отвернулись? — бодро воскликнул немец. — Во-первых, поздравляю, вы остались живы. Меня это радует. Во-вторых, генерал, нам предстоит мозговой штурм и вы должны его возглавить!

Когда доктор не ответил, Зоя подошла к нему и взяла за руку.

— Молчи, молчи… — шепнула она. — Тебе нужно прийти в себя. Господи, у меня чуть не остановилось сердце… Я чувствую себя так же, как ты — будто заново родилась на свет.

В ее глазах застыли слезы. Она нежно взяла Гальтона за плечи, повернула к себе.

Выражение лица у доктора было не растроганное, не размягченное, не расчувствовавшееся, а ошеломленное.