Борис Акунин - Квест-2. Игра начинается

Населенные пункты группа обходила. Всякий раз, когда делали крюк, стрелка прибора немного смещалась, но уверенно указывала на одно и то же направление.

Советские деревни издали все выглядели одинаково, похожие на нищенок в серых лохмотьях. Бревенчатые домишки, над ними колокольня с оторванным крестом. Поля распаханы кое-как. Тракторов и прочей техники нигде не видно. Средние века, и только. От этого депрессивного пейзажа первоначальное возбуждение сменилось усталостью, а потом и беспокойством. Надежду вселяло лишь одно: непонятный прибор теперь пищал громче, чем раньше. А может быть, Гальтону это казалось.

Все трое были отлично тренированными людьми, но любой выносливости есть предел. Первым взбунтовался железный Айзенкопф.

— Я не могу так долго функционировать без питания! — объявил он, останавливаясь посреди большого луга. — Во-первых, это вредно для желудка. Во-вторых, просто хочется есть, ужасно! Норд, у вас были бутерброды.

— В самом деле!

Доктор, у которого в животе давно уже неистовствовали голодные спазмы, хлопнул себя по лбу.

Есть же хлеб с колбасой! С отличнейшей ливерной колбасой!

Он честно поделил бутерброды. Их было десять: каждому по три, плюс один, разломанный на три части.

Мужчины жадно накинулись на еду, а княжна понюхала-понюхала и есть не стала.

— Фи, — сказал она. — Чесночищем несет. Это мужчинам все равно, что жрать, а я лучше подожду какой-нибудь человеческой еды.

— Заверните ее долю и уберите. — Курт алчно смотрел на несъеденные бутерброды. Свои он уже смолотил. — Если она до вечера не передумает, поделим пополам.

Полчаса отдыха, и двинулись дальше — как говорится в русских сказках, по полям, по долам. Писк постепенно становился звучнее, теперь его слышал не только Гальтон, но и остальные. К вечеру прибор зудел в руке Норда, будто пойманный комар. Цель, что бы она собою ни представляла, была близка.

— Стрелка указывает вон туда, — сказал доктор, останавливаясь посреди широкого поля, на дальнем краю которого виднелась сплошная полоса деревьев. — Это настоящий большой лес. Возможно, нам придется в нем заночевать.

— А вот мы сейчас узнаем, что там. Спросим-ка у аборигена, — предложила Зоя.

Неподалеку пасся небольшой табун стреноженных лошадей. Рядом стоял дедок в рваном ватнике и пялился на чужаков.

Еще бы: среди поля, да с багажом — не странно ли?

— Здравствуйте, дедуля, — подошла к нему княжна. — Что это там вдали за лес?

— Дык лес он, знамо, и есть лес, — певуче ответил старик, оглядывая странных людей смышленными глазами. — При старом прижиме звался Барский Лес, а таперича Лесной Массив. Вы, граждане хорошие, чай, заплутали? Вам, поди, на Боровский тракт надоть? Тады на закат ступайте, через Барсуковку.

— А ежли напрямки, через чащу? — блеснул знанием просторечий Гальтон.

— Не сполучится. Он проволокой колючей оборонённый. Заказник там.

— Какой еще заказник?

— Куда ходить заказано. По ученому сказать — Заповедник.

Дед почесал затылок и сплюнул, а у Норда во рту, наоборот, пересохло. Он вспомнил разговор двух охранников в Музее нового человечества. Молодой упомянул какой-то «заповедник», служить в который берут только самых лучших, а начальник вскинулся: откуда-де узнал, кто проболтался?

Потом было слишком много самых разных событий, этот маленький эпизод выветрился у доктора из памяти, но теперь слово «заповедник» прозвучало раскатом грома.

Не заметив, как изменился в лице Гальтон, княжна продолжала расспрашивать пастуха:

— А почему в заповедник нельзя входить?

— Леший его знает, — неохотно промямлил старик. — Не нашего лапотного умишка дело.

Вдруг Зоя, все внимательней вглядывавшаяся в землистое лицо крестьянина, перешла на французский:

— Vous utilisez trop lе langage populaire, monsieur. Pourtant vous êtes une personne cultivee, n’est-ce pas [92] Вы слишком старательно используете простые словечки, сударь. А между тем, вы человек культурный, не правда ли? (фр.) ?

— Был когда-то «культиве», да весь вышел. — Пастух скривился. Его речь магически выправилась. — Только и вы, мадемуазель, зря в кожанку вырядились. Манеры и лицо не спрячешь. Пролетарии нашего брата и вашу сестру за версту чуют.

— Кто вы такой? — спросил Гальтон, решив пока не касаться заповедника — успеется.

— Лев Константинович Лешко-Лешковский. Представитель побежденного класса. Бывший помещик. Моя семья владела когда-то сей латифундией. — Старик махнул в сторону домов на дальнем конце поля. — Теперь прохожу перевоспитание трудом. Чтоб не околеть с голоду и не попасть в ГПУ. Колхозники, бывшие мои крестьяне, покрывают по старой памяти. Плохого они от меня никогда не видели. Больницу им в свое время выстроил, школу.

— Так вы пастух?

— Пастух, конюх, навозных дел мастер. А что? Хорошая буколическая служба. Раньше разводил племенных жеребцов, теперь ухаживаю за колхозными. На моей рессорной коляске ныне ездит товарищ председатель. В моем бывшем доме сельсовет. Однако и я без крова не остался. Проживаю на сене-соломе, с лошадками. И абсолютно доволен этой компанией. Мои сожители самогона не пьют, матюгами не кроют. Опять же, настраивает на философский лад. Могу ли я, в свою очередь, поинтересоваться, с кем имею честь?

— Зоя Константиновна Клинская, — столь же учтиво ответила княжна. — А моих друзей, с вашего позволения, я представлять не буду.

— Из тех самых Клинских? — понимающе кивнул Лев Константинович. — Так я и подумал. Героические борцы с большевизом. Явились из дальних краев истреблять комиссаров и совпартработников. Давно что-то о вас ничего слышно не было. Я уж думал, вы угомонились. Что ж, безумству храбрых поем мы песню, как писал наш бывший кумир Максим Горький. Ладно, господа, мое дело сторона. Я, разумеется, на вас доносить не побегу и всё такое. Но конспирация ваша, прямо сказать, отдает дилетантизмом. Кожаные куртки надели, а чемодан заграничный. Поразительно, что вас до сих пор не зацапали.

— Мы не такие уж дилетанты, как это может показаться на первый взгляд, — уверил бывшего помещика Норд.

— Наверное. Если уж к самому Заповеднику подобрались… Вас ведь интересует именно он? — Лешко-Лешковский нервно оглянулся. — Что знаю, расскажу, только давайте присядем под куст. В поле во время заката силуэты далеко видно.

Сели под орешник.

— Про Заповедник никто из местных ничего конкретного не знает, только перешептываются дома, по углам. С чужими ни боже мой… Там в середине леса раньше заброшенная усадьба была. Лет, наверное, пятьдесят пустовала. А после японской войны поселился один господин почтенных лет, привел дом в порядок, обжился. Видимо, думал мирно доживать свой век средь лесных кущ. Ошибся в расчетах. Как многие прочие, м-да-с…